В ноябре 1970 г. Макс Финк подал апелляцию в Федеральный суд, оспаривая только что вынесенный приговор.
А тем временем "Электра", обескураженная небольшим объемом продаж концертного альбома (всего 225 тысяч экземпляров), затеяла выпуск сборника "лучших хитов" "The Doors" под названием "13". Этому благоприятствовала шумиха вокруг дела Моррисона (бесплатная реклама!); фирма рассчитывала выпустить диск к Рождеству. Музыканты были неприятно поражены и ответили на эту инициативу привычным способом - начав репетировать материал к новому альбому, согласно контракту с "Электрой", последнему. Однако после первых же репетиций Пол Ротшильд заявил группе, что не желает продюсировать новый альбом:
"Джим тогда очень устал... никак не мог настроиться на работу. И я сказал: "Этот альбом будет настоящим бедствием". Однажды я просто поднялся, вошел в студию и заявил: "Послушайте, я устал. Впервые за все годы работы в студии я задремал за пультом. Я люблю вас, ребята, и люблю вашу музыку, но мне кажется, что я больше ничего не смогу сделать для вас, а вы - для меня. Я хочу, чтобы и ваша, и моя карьера продолжалась. Почему бы вам не попробовать продюсировать самих себя?"
В 1972г. Кригер вспоминал: "Это был встречный процесс. Оказалось, что после пяти или шести альбомов группа начинает понимать, что ей нужно в студии. Из того, что Пол Ротшильд мог сказать нам, не было ничего, что мы не знали бы сами, поэтому он был больше не нужен. Пол из тех продюсеров, которым надо полностью отдаваться работе, вкладывать в нее всю свою энергию... но на этот раз мы сами знали, чего хотим".
Итак, музыканты сами взялись за запись альбома, пригласив к себе в помощники лишь инженера Брюса Ботника. Кроме того, было решено переместиться ближе к дому. Репетиционный зал в подвале офиса "The Doors" превратили в студию звукозаписи, в то время как пульт и магнитофоны помещались на другом этаже.
Манзарек рассказывал о подходе группы к записи альбома: "Это было возвращение к основам, к истокам. Мы принесли микрофоны и оборудование для записи прямо в репетиционную. Вместо того чтобы использовать профессиональную студию, мы сказали: "А давайте запишем этот альбом там же, где мы репетируем, и поймаем спонтанный, "живой" саунд". Мы пригласили басиста Джерри Шеффа и ритм-гитариста Марка Бенно - до этого мы никогда не использовали ритм-гитару. Таким образом, шестеро музыкантов записывались одновременно. Альбом "L. A. Woman" писался "живьем": Джим пел, а мы играли. Мы почти не делали позднейших наложений, сведя их к абсолютному минимуму. По-моему, я добавил фортепиано в песне "L. A. Woman"... и это все. Все остальное - "живая" запись, как будто мы играли на сцене. Поэтому она звучит так свежо".
Можно сказать, что технология записи напоминала работу над первым альбомом группы: минимум наложений (к большой радости Джима). Часть вокальных партий записывалась в ванной комнате студии "The Doors" на бульваре Санта-Моника, дом 85/12. Отсюда шуточная строка в песне "Hyacinth House" ("Гиацинтовый дом"): "I see the bathroom is clear" ("Я вижу: в ванной чисто"). Через год эта реплика обретет иной, пугающий смысл.
Голос Джима на пластинке часто звучит устало и болезненно, почти на грани срыва - подчеркивая атмосферу сырого блюза в музыке. Альбом явился еще одним шагом группы на пути, обозначенном в "Morrison Hotel", но на этот раз музыканты были в гораздо лучшей форме. Джим осознавал это: тот факт, что авторство песен принадлежит, как указано на конверте, группе "The Doors" (впервые со времен их третьего альбома), свидетельствует о том, что Моррисон был доволен и материалом, и своими партнерами. "Наконец, я делаю блюзовый альбом", - с воодушевлением говорил он друзьям. Как ни странно, самый слабый трек альбома - бесцветная версия песни Джона Ли Хукера "Crawling King Snake" ("Ползучий змеиный король") - с первых дней существования группы был одним из "гвоздей" ее концертного репертуара.
По словам Робби Кригера, песня "The Wasp (Texas Radio and the Big Beat)" ("Радио Техаса и биг-бит") посвящена "новой музыке, услышанной Джимом, когда он с семьей путешествовал по юго-западным штатам. Именно тогда у него возник этот образ гигантской радиомачты, изрыгающей шум. Это было, когда транслировались программы "XERB" и в эфире был Вулфман Джек. Вулфмана было слышно от Тихуаны и Таллахасси до самого Чикаго, где жил Рей Манзарек. Так наше поколение открыло для себя рок-н-ролл. Радиоприемники были черными, полированными, с хромированными деталями, и тогда еще не было законов, ограничивающих мощность станций.
Заглавный номер, "L. A. Woman", представляет собой оду женщине, а может, и самому "городу ангелов", или им обоим. (Моррисон позаимствовал образ "города ночи" -"city of night" - из романа Джона Речи.) Неважно, кому посвященная, песня буквально завораживала... Как бы в противовес своему обыкновенно мрачному настроению, Джим ввел в нее знаменитый рефрен "Mr. Mojo Risin" ("Мистер Некто восходит"). [Слово 'mojo' в англоязычном сленге употребляется как для замены забытых слов или имен (ср. -как его там"), так и в качестве эвфемизма для обозначения понятий, часто связанных с сексом или наркотиками, хотя значение его может быть еще шире в зависимости от контекста] Как обнаружил Джон Себастьян, эти слова являются анаграммой имени "Jim Morrison" - то есть этим Джим давал понять, что он сам продолжал восходить все выше".
Завершала альбом композиция "Riders On The Storm" ("Мчащиеся в грозу") - блюзовое видение апокалипсиса. Идею Моррисон почерпнул из телефонного разговора с одним из друзей, когда оба были изрядно под кайфом. Слова песни являются частью поэмы под названием "The Graveyard" ("Кладбище"), а фрагмент "Killer on the Road" ("Убийца на дороге") взят из сценария фильма Моррисона "HWY". Брюс Ботник дополнил фонограмму звуками грозы и ревущего поезда" (музыканты хотели добавить еще и стук лошадиных копыт по железному мосту). Пол Ротшильд негативно отозвался об этой песне, назвав ее "музыкальным коктейлем".
В начале года Джим рассказал журналисту "New Musical Express" Рою Карру о своей мечте, чтобы "The Doors" записали что-нибудь вместе с такими гигантами блюза, как Мадди Уотерс и Джон Ли Хукер: "Это могло бы быть нечто, чего ты никогда раньше не слышал. Может, однажды это случится! Не знаю, что могло бы помешать этому случиться. Пригласим таких людей, как Хукер, Джей Хокинс... или даже Ли Дорси. Не для того, чтобы сделать каверы старых известных блюзовых песен, а чтобы написать новый материал. Мы когда-то играли песню Дорси "Get Out My Life Woman" и много подобных вещей. Блюзовый альбом "The Doors" удивил бы многих".
Группе не суждено было поработать с блюзовыми прародителями их музыки, но, по крайней мере, "The Doors" записали великолепный альбом (по мнению журнала "Rolling Stone", лучший в своей карьере), вряд ли догадываясь, что он станет для них последним. Джим вновь переступил порог студии звукозаписи только один раз - в свой двадцать седьмой день рождения, чтобы начитать на пленку свои стихи (которые, по единодушному мнению почти всех его друзей, нужно было слышать, а не читать). Он читал несколько часов, записав среди прочего свою новую работу, "An American Prayer" ("Американская молитва"), которую совсем недавно издал частным образом ограниченным тиражом в пятьсот экземпляров. По ходу сессии Джим медленно пьянел... но по окончании записи он остался вполне доволен собой, явно чувствуя, что достиг какой-то своей цели. Все еще на подъеме, Джим согласился на выступление вместе с "The Doors" перед зрителями. Были сразу намечены два концерта, в Далласе и Новом Орлеане.
Но Моррисон был явно истощен. Наркотики, алкоголь, стресс, связанный с приговором, висевшим над ним (не говоря уж о десятках дел об отцовстве), и общее физическое недомогание сделали свое дело. Концерт в Далласе прошел отлично - группа представила публике "Riders On The Storm" и встретила мощную поддержку, но в Новом Орлеане сценической карьере "The Doors" настал конец. Манзарек вспоминал: "Все, кто был там в тот вечер, видели это. Джим просто... утратил всю свою энергию посреди концерта. Можно было почти воочию наблюдать, как силы покидали его. Он повис на микрофонной стойке, и из него ушел весь его жизненный заряд. Я думаю, он в конце концов надорвался". Разозлившись на себя, на свое слабеющее тело, Джим то и дело швырял микрофонную стойку на пол, а потом обессиленно опустился на помост, на котором стояла ударная установка. Это было последнее появление Моррисона на сцене.
Были и хорошие новости: "Электра" заинтересовалась записями стихов Джима, а издательство "Саймон и Шустер" планировало переиздать "Владыки" и "Новые создания" в мягкой обложке. Однако настала пора уезжать. К тому времени Памела вернулась к Джиму, и они решили вместе уехать в Париж. Хотя положение изгнанника было для Моррисона не самым приятным (однажды он сказал: "Я в первую очередь американец, во-вторых, калифорниец, в-третьих, житель Лос-Анджелеса"), Джим все же верил, что в Париже, вдали от американских судов и журналистов, в атмосфере, вдохновлявшей таких выдающихся американцев, как Хемингуэй и Скотт Фицджеральд, он обретет второе дыхание. Прочно обосновавшись в Париже, он мог бы сосредоточиться на серьезной литературной работе.
Слово Манзареку: "Джим улетел в Париж, как раз когда мы занимались микшированием "L.A.Woman", - кажется, оставалось еще две песни. И вот он сказал: "Ну что, все идет отлично. Почему бы вам, парни, не закончить это самим? Мы с Пэм уезжаем в Париж и просто хотим побыть там некоторое время, посмотреть, как пойдут дела". И мы сказали: "O'кей, поговорим после. Поезжай туда и хорошо проведи время, отдохни, расслабься. Насочиняй там стихов". В Париже Джим хотел окунуться в артистическую среду, забыть о Лос-Анджелесе, о рок-н-ролле, обо всей шумихе вокруг него. Джиму прохода не давали журналисты, ищущие сенсаций. Множество представителей желтой прессы крутилось вокруг него, и, честно говоря, он устал от этого. Он устал быть "королем ящериц". Джим Моррисон был поэтом. Он был творческой личностью. Он не хотел быть королем оргастического рока, королем "кислотного" рока, королем ящериц. Джим понимал, что все эти ярлыки, которые люди навесили на него, не выражали того, что пытались делать "The Doors", поэтому, в попытке стряхнуть все это с себя и "подпитать" свои творческие батарейки, он уехал в Париж, город искусств. Джим планировал писать, может быть, рассмотреть новые кинопроекты - Анье Барда и Жак Денис уже связывались с ним по поводу создания совместных фильмов. И вот Джим уехал, чтобы отдохнуть, сменить обстановку... снова стать поэтом, а мы выполнили свои обязательства перед "Электрой", записав положенные по контракту семь пластинок. Теперь мы были свободны и могли найти себе новую фирму, могли продолжать записываться... или перестать-как хотели. Поэтому мы решили взять долгую паузу, и присутствие Джима во время микширования не было обязательным. Он сказал: "Ну, ребята, заканчивайте все это, а я поехал в Париж". А мы ответили: "О'кей, парень, увидимся позже"... и больше никогда не увидели его".
Незадолго до своего отъезда в марте 1971 г. Моррисон спросил остальных членов группы: "Что случится с вами, если я вдруг умру?" Было ли это дурным предчувствием или (как многие склонны верить) Моррисон планировал инсценировать свою смерть? А может, это было лишь праздное любопытство? У Джима, разумеется, имелись основания для того, чтобы исчезнуть: такая перспектива была приятнее тюремного заключения.
Однако наиболее вероятное объяснение звучит куда проще и гораздо менее романтично: Джим Моррисон был безнадежно болен и знал это. Годом раньше он впервые попробовал кокаин и, верный себе, стал принимать его в огромных количествах. По словам Робби Кригера, Джим был в очень плохой форме; еще до того, как Моррисон покинул Лос-Анджелес, он начал кашлять кровью.
Памела ждала Джима в Париже, в гостинице "Отель де Нис" на улице Изящных Искусств. Прожив там три недели, они переселились в квартиру в доме номер 17 по Рю-Ботрейи, ближе к центру города. Только несколько друзей знали, что Моррисон в Париже. Он сбрил свою "фирменную" окладистую бороду, и под ней обнаружились все те же пухлые щеки. Во Франции Джима практически никто не знал в лицо, и поэтому, несмотря на большой успех вышедшего в апреле альбома "L. A. Woman", он мог разгуливать по парижским улицам без всяких опасений. А тем временем в Лос-Анджелесе трое музыкантов "The Doors" отдыхали в ожидании звонка от Джима: "Мы изредка репетировали... собирались раза по два в неделю, работали над разными песнями и ждали, когда вернется Джим". И он действительно звонил пару раз, просто чтобы сказать "привет".
Время шло, и Моррисон почувствовал, что напряжение, вызванное прежним образом жизни, понемногу начало спадать. Вдвоем с Памелой Джим ненадолго съездил в Испанию, Марокко и на Корсику, а также немножко попутешествовал по Франции. Но он не мог сосредоточиться на работе, а попытавшись организовать показ в Париже фильмов "Пир друзей" и "HWY", столкнулся с вежливым равнодушием. Большую часть времени Джим проводил в компании пяти-шести людей, которых они с Пэм здесь знали. Он продолжал время от времени употреблять кокаин и по-прежнему много пил, хотя к тому времени уже осознал всю серьезность проблемы и, по-видимому, собирался постепенно уменьшать дозы. Все чаще Джим кашлял кровью и долго не мог отдышаться после подъема по лестнице. Он обратился ко врачу по поводу приступов кашля по ночам (по словам Памелы, ранее по тому же вопросу Моррисону приходилось консультироваться с медиками и в Лондоне). Доктор выписал таблетки, применяемые при астме, но Джим, не очень-то доверяя медицине, не стал их пить.
И вдруг ранним субботним утром 3 июля 1971 г. произошло трагическое событие: жизнь еще очень молодого поэта Джеймса Дугласа Моррисона внезапно оборвалась. Накануне он обедал не дома, затем они с Памелой пошли в кино на последний сеанс и, вернувшись домой в полтретьего ночи, легли спать. Примерно через час Памелу разбудило неровное и шумное дыхание Джима. Решив, что он задыхается, девушка разбудила его. Джим запретил ей вызывать врача и сказал, что хочет принять ванну. Теперь обратимся к заявлению, оставленному Памелой в полиции: "Находясь в ванной, он позвал меня и сказал, что его тошнит и вот-вот вырвет. По пути в ванную я прихватила оранжевый тазик. Его вырвало остатками пищи в тазик, который я держала в руках, Кажется, там была кровь. Я опорожнила тазик, после чего моего друга снова вырвало в ту же емкость, на этот раз только кровью, а затем третий раз, сгустками крови. Каждый раз я выливала содержимое тазика в раковину в ванной комнате и промывала его. Джим сообщил, что чувствует себя странно, но сказал: "Меня не тошнит, не вызывай врача, мне уже лучше, все прошло!" Он сказал, чтобы я шла спать, и обещал присоединиться ко мне, как только закончит принимать ванну. В тот момент мне показалось, что моему другу стало лучше, потому что его вырвало и он немного порозовел. Я вернулась в постель и сразу же уснула. Я успокоилась".
Через несколько часов Памела, вздрогнув, проснулась и обнаружила, что Джима нет рядом. Войдя в ванную, она увидела его, лежавшего в остывшей воде. У носа темнела тонкая струйка запекшейся крови, он улыбался.
Сначала Памела подумала, что Джим решил сыграть с ней злую шутку. Потом ей показалось, что он просто потерял сознание. Не в состоянии вынуть его из ванны, она позвонила их общему другу Алану Роне, и вскоре он приехал со своей подружкой Анье Варда (ни он, ни она так и не видели тела). Кто-то из них вызвал по телефону все службы "Скорой помощи": первой приехала реанимационная бригада пожарной службы, а чуть позже - полиция. Но Джим уже не нуждался ни в чьей помощи. Полиция констатировала ненасильственную смерть 27-летнего Моррисона в результате сердечного приступа. Хотя полицейский врач осмотрел тело лишь по истечении примерно двенадцати часов с момента смерти, надобности во вскрытии, по мнению медиков, не было.
Слухи о смерти Джима распространились почти мгновенно и к 5 июля дошли до Лос-Анджелеса. Поскольку в последнее время подобные сообщения появлялись уже не раз, Билл Сиддонс был не слишком обеспокоен. Однако после того как парижская полиция и посольство США не смогли ни подтвердить, ни опровергнуть слухи, Сиддонсу пришлось связаться с Пэм. Она сказала, что с Джимом что-то произошло, но не стала уточнять, что именно. С самыми мрачными предчувствиями Билл тут же вылетел в Париж. В квартире Моррисона он увидел Па-мелу, свидетельство о смерти и заколоченный гроб. Сиддонс так и не видел тела(да и не просил его показать), и этот факт - вкупе с первоначальным отрицанием смерти Джима парижской полицией - привел к распространению слухов о том, что Моррисон (подобно Джеймсу Дину и Элвису) инсценировал собственную смерть. Когда через три года Памела умерла от передозировки героина, все тайны она унесла с собой в могилу.
Однажды Моррисон сказал, что хотел бы умереть в возрасте "около ста двадцати лет, сохранив при этом чувство юмора и лежа на красивой комфортабельной кровати". С учетом жизни, которую вел Джим, этот вариант никогда не казался сколько-нибудь вероятным. Никто не узнает, сбылось ли другое его пожелание: "Я не хочу умереть во сне, или в старости, или от передозировки... Я хочу ощутить, что такое смерть. Я хочу услышать ее, попробовать на вкус, почувствовать ее запах. Смерть дается только однажды; я не хочу пропустить ее".
В среду, 7 июля, в девять часов утра тело Джима было погребено на парижском кладбище Пер-Лашез, где, среди других, похоронены такие знаменитости, как Оскар Уайльд, Эдит Пиаф и Фредерик Шопен. На церемонии не было священника, а также никого из членов семьи Моррисона или из группы "The Doors". Хоронили Джима Пэм, Билл Сиддонс, Алан Роне, Анье Варда и еще один его приятель-американец, живший в Париже, Робин Уэртл.
Весь следующий день Пэм и Сиддонс провели, разбирая вещи Джима и упаковывая чемоданы, а затем вылетели прямо в Лос-Анджелес. Там Билл сделал заявление о смерти Джима: "Я только что вернулся из Парижа, где присутствовал на похоронах Джима Моррисона. Церемония была простой, на ней присутствовало лишь несколько друзей.
Известие о смерти и похоронах не предавалось огласке, потому что те из нас, кто близко знал Джима и по-человечески любил его, стремились избежать шумихи и атмосферы балагана, окружавшей смерть других представителей рок-мира, таких, как Дженис Джоплин и Джими Хендрикс.
Я могу заявить, что Джим умер своей смертью и его кончина была обусловлена естественными причинами. С марта он жил в Париже со своей женой Пэм. Незадолго до смерти Джим обращался ко врачу по поводу респираторного заболевания и жаловался на аналогичные симптомы в субботу - день своей смерти.
Надеюсь, что о Джиме будут помнить не только как о рок-певце и поэте, но и как о добром и приветливом человеке. Он был самым добрым, самым человечным, самым отзывчивым из всех, кого я знал. Это не совсем похоже на того Джима Моррисона, о котором писали в газетах, но таким был Джим Моррисон, которого я знал и которого всегда будут помнить близкие друзья..."