Мы - "Доорз"

Джим Моррисон, вокалист квартета из Лос-Анжелеса, умер в Париже от сердечного приступа, находясь на вершине славы. Это произошло более двадцати лет назад, но и сейчас Джим Моррисон и группа “Дорз” - Рей Манзарек (клавишные), Робби Кригер (гитара) и Джон Денсмор (ударные) известны и любимы даже теми, кто родился уже после того, как Джима не стало. Ведь после смерти звезды ее известность возрастает вдвойне. Интерес к личности Джима Моррисона не ослабевает с годами. Его пластинки, фильмы о нем, книги пользуются неизменной популярностью. Джим Моррисон был богом чувств, скрытых эмоций, спонтанных порывов, танца, музыки. На сцене он был гениален, непредсказуем, многолик, как целый театр, то дьявол, то святой, то ангел, то демон. Он был не просто артистом, он был шаманом. Именно так называл его Рей Манзарек. Он говорит: “Моррисон это вожак, который увлекает за собой, а мы даем ему необходимую энергию, эту гипнотическую энергию - завораживающий чувственный ритм, змеиными кольцами охватывающий ваше тело, а Моррисон овладевает вашим разумом. И когда это удается. Джим исчезает, и появляется медиум. Публика приходит для того, чтобы поддаться этому гипнозу. А они пришли, чтобы поглазеть, а не для того, чтобы слушать. На концертах Джима нужно закрывать глаза и почувствовать, как он погружает вас в транс, а музыканты “Дорз” уводят туда, где вы еще никогда не были”.

Джим Моррисон личность яркая, неординарная, противоречивая, вызывавшая вплоть до конца шестидесятых годов страх и неприязнь американского обывателя. Его воспитание в семье на первый взгляд может показаться весьма обыденным и укладывается в строгие рамки условности. Именно этим объясняется тот факт, что вплоть до середины 1969 года Джим говорил о своих родителях, как об умерших.

“Я просто не хотел их впутывать, - объяснял он. - Думаю, я говорил это в шутку, ведь ничего не стоит разузнать подробности чьей-либо личной жизни, если очень постараться”.

Его желание “не впутывать родителей” скорее можно объяснить несколько эгоистичным стремлением создать свой собственный имидж; ведь его отец, Джордж Стивен Моррисон, будущий контр-адмирал военно-морского флота США, бастиона истэблишмента, олицетворял собой как раз то, от чего Джим пытался убежать.

Джим родился 8 декабря 1943 года в Мельбурне, куда его отец, минер Тихоокеанского флота, получил назначение на работу по подготовке моряков. Почти сразу же после рождения сына отец возвращается на Тихий океан, чтобы принять участие в захвате островов - акции, которая привела американский флот к воротам Японии, а мир - к началу ядерного века. Первые три года своей жизни Джим провел с матерью Кларой и родителями отца Полом и Каролиной Моррисон в Клиаруотерз во Флориде. Этот период оказался одним из самых продолжительных периодов оседлости в жизни Моррисонов. Жизнь кадрового офицера вооруженных сил состоит из бесконечных переездов с одной базы на другую, и вся семья кочует, подобно цыганскому табору, пересекая страну из конца в конец. В таких условиях Джим и приобрел большинство, если не все, привычек и черт характера, которые не вызывали восторга окружающих. Пока Джим был маленьким, Моррисон-старший был нечастым гостем в семье и в короткие периоды общения, похоже, не пользовался у сына особым авторитетом. Поэтому Джим в детстве получил весьма смутное понятие дисциплины, и с годами его характер мало изменился в этом плане.

В середине 1946 года, когда отец вернулся с войны, Моррисоны отправились в долгое плавание на корабле. Шесть месяцев они провели в Вашингтоне и год в Нью-Мехико.

Именно здесь произошло то, что Джим назовет потом самым важным моментом в жизни. Моррисоны ехали на машине из Альбукерке в Санта Фе, и по дороге Джим увидел дорожную катастрофу. Вот как он сам рассказывал об этом: “В первый раз в жизни я увидел, что такое смерть... Я, мама, папа, бабушка и дедушка ехали на рассвете по пустыне в автомобиле. Вероятно, грузовик с индейцами столкнулся с другой машиной, потому что но всей дороге валялись окровавленные люди. Мы остановились... Мне было тогда года четыре или пять. и я не помню, был ли я до этого хоть раз в кино. и вдруг все ли окровавленные тела вокруг, они лежали но всей дороге, истекая кровью. Я был совсем ребенком, поэтому меня оставили в машине, а отец и дедушка пошли посмотреть... Я ничего не видел... только странные красные пятна и людей, лежащих вокруг, но я понял, что что-то происходит, потому что почувствовал, как вибрируют люди вокруг меня, ведь это были мои родители и все такое, и вдруг я догадался, что они понимают не больше меня. Вот тогда я впервые ощутил страх... И я был уверен, что в тот момент призраки всех этих умерших индейцев может быть, один или два - бегали вокруг, кривлялись и вошли в мою душу, а я был как губка, я просто сидел, готовый впитать их в себя... Это не сказки о призраках, для меня это действительно что-то значит”.

Воспользовался ли Джим этой историей для оправдания своего шаманства, которое ему приписывали, судить трудно, однако вряд ли найдется много людей, которые могли бы с такой определенностью на столь раннем этапе проследить подобное психологическое воздействие.

В начале 1948 года служба старшего Моррисона заставила семью перебраться в Лос Альтос, на север Калифорнии, и там они прожили 4 года. А затем последовали бесконечные переезды. Сначала вся семья, в которой было уже трое детей, год прожила в Вашингтоне, затем, пока отец выполнял патриотический долг в Корее, мать с детьми два года провела в Калифорнии, в Клермонте около Лос-Анжелеса. По возвращении отца они переезжали то в Альбукерке, то в Сан-Франциско, пока в декабре 1958 года отец Джима не получил должность в Вашингтоне. Там Джим проучился три года в школе имени Джорджа Вашингтона. Здесь он стал центром внимания как школьников, так и учителей, постоянно выкидывая всякие фокусы, чтобы удивить или рассердить тех, кто его окружал. Его считали неуравновешенным, избалованным ребенком, который часто нарушает правила не только поведения, но и хорошего тона. Тем не менее, отметки Джима в школе были неизменно высокими, что приводило всех в недоумение.

В средней школе Джим всерьез заинтересовался поэзией и начал сам сочинять стихи. Вот как он вспоминает об этом: “Думаю, классе в 5-м или 6-м я написал стихотворение “Экипаж, запряженный пони”. Это было мое первое стихотворение, как я вспоминаю, это была одна из стилизованных баллад, но она все никак не получалась. Мне всегда хотелось писать, но я все ждал, что рука возьмет ручку и сама начнет писать, а я ничего не буду делать... но этого так и не произошло”.

Тогда же Джим завел дневник, куда он записывал не только события из жизни, но и наблюдения, случайные мысли и фантазии. Любой будущий Вебермен многое отдал бы за возможность полистать эти записи и побродить по закоулкам зарождающегося взрослого мира Джима Моррисона, это помогло бы пролить свет на последующие события его жизни. Однако такого шанса так и не представилось. И вот как это объяснил сам Джим в одном из своих интервью в конце шестидесятых годов: “Когда я окончил школу, я почему-то (а, может быть, я поступил мудро) выбросил все эти тетради. Я думаю, что мысли, владеющие мной сейчас, важнее, чем эти пропавшие тетради”.

И еще: “... Если бы я их не выбросил, я никогда не написал бы ничего оригинального, потому что там в основном было то, о чем я слышал или читал, например, цитаты из книг...”

В тот же период у Джима возник серьезный интерес к блюзу. Этот интерес в сочетании с его поэтическими устремлениями через несколько лет и создаст базу, на которой будет работать группа “Дорз”.

Занятия в школе совершенно не интересовали Джима, к тому же к собственной карьере он был совершенно безразличен, поэтому учиться дальше не хотел. Однако родители сообщили ему, что он зачислен в Санкт-Петербургский колледж во Флориде, и что жить он будет у бабушки с дедушкой в Клиаруотерз. Джим согласился, решив, что, по крайней мере, это обеспечит ему личную свободу. В ноябре 1961 года Моррисон уехал во Флориду, а вся семья - в Калифорнию.

В Санкт-Петербургском колледже Джим завоевал популярность лишь благодаря своему хулиганскому поведению. Здесь он задержался всего лишь на один год, затем перешел в Государственный университет во Флориде в городе Теллахасе, но уже в конце второго семестра он приехал к родителям в Калифорнию, чтобы объявить о своем решении перейти в УКЛА изучать кинематографию. Но родителей совершенно не обрадовал самостоятельный выбор сына. Моррисоны категорически отвергли эту идею, и Джиму пришлось вернуться в университет. Впоследствии он так прокомментировал решение родителей: “Самые любящие родители и родственники с улыбкой на лице совершают убийство. Они заставляют нас уничтожать себя как личность - вот такой хитрый способ убийства”.

Однако Джим усердно занимается, сдает экзамены в УКЛА, и родители, поставленные перед свершившимся фактом, вынуждены согласиться на его перевод. Это произошло в январе 1964 года. Джим буквально ворвался в жизнь колледжа и умудрился оставить след даже в УКЛА с его либерализмом. Усовершенствованным вариантом прежних шалостей Джима стало его первое знакомство с наркотиками и увлечение алкоголем. Здесь он организовал небольшую группу, куда вошло еще четверо будущих продюсеров “Дорз”. Но самую большую роль в этом сыграл Деннис Джакоб, которому Джим после дискуссии об Уильяме Блейке, Альдосе Хакслей и им подобных предложил создать дуэт под названием “Двери: открытые и закрытые”, который явился моделью будущей группы “Дорз”.

Джим вновь завел дневник и за время пребывания в УКЛА записал многое из того, что впоследствии стало книгой “Боги, наблюдения”, где, еще не имея возможности ставить фильмы, он писал сценарии. Когда же наконец он снял фильм для выпускного экзамена (курс был столь очевидно либеральным, что не сдать экзамен было почти невозможно), результат оказался настолько плачевным, что даже те, кто его поддерживал, не смогли его отстоять. Оскорбленный таким пренебрежительным отношением к его усилиям, Джим повел себя самым типичным для него образом. Через несколько дней после просмотра его первого и последнего - фильма Джим ушел из УКЛА. Можно было бы сказать, что время, проведенное Джимом в УКЛА. прошло впустую, если бы не его знакомство с неким Реем Манзареком.

Райнольд Даниэл Манзарек родился в Чикаго 2 декабря 1939 года. С детских лет он занимался музыкой, позднее он увлекся джазом, блюзом, роком. В Чикагской консерватории изучал технику классической музыки. Как и Джим, Рей не сразу нашел свое призвание. Он окончил университет Де Пол, получил степень бакалавра по вопросам экономики, в УКЛА изучал право. Осознав, что юриспруденция не его стихия, он попытался стажироваться в Западном Банке Америки, но через три месяца вернулся в УКЛА на факультет кинематографии. “В школе, - говорил Рей, - меня всегда интересовало кино, поскольку в нем соединялся мой интерес к театру, зрелищам и музыке... с возможностью зарабатывать деньги”. Однако Рей успел бросить УКЛА, записавшись из-за любовной неудачи в армию, досрочно демобилизоваться и опять вернуться в УКЛА прежде, чем туда прибыл Джим Моррисон.

Еще до их встречи Рей организовал студенческую группу “Рик энд Рейвенз”, в которую вошли два его брата и еще трое его друзей. Именно Рею и его группе Джим Моррисон обязан своим первым появлением на сцене. Позднее Рей вспоминал: “Мы тогда по субботам и воскресеньям играли в „Турки Джойнт Вест" недалеко от Санта Моники. Тогда Джим впервые пел на сцене. Из школы кинематографистов пришла группа ребят; обычно там никого не было, вот я и позвал их всех на сцену, там было около двадцати ребят, они пели, прыгали, вопили: „У-ля-ля".

Возможно, эта первая встреча сыграла свою роль, а возможно, то, что их познакомил Джон де Белла, оператор первого фильма Джима, но Рей обратился к Джиму с просьбой. Рей и его группа должны были выступать на выпускном вечере, один из музыкантов неожиданно ушел из группы и, чтобы не нарушить условия контракта, им нужен был шестой человек. Джим не играл ни на одном инструменте, но они легко справились с этой проблемой, вручив ему неподключенную электрогитару. По окончании выступления Джим забрал свой гонорар и исчез. Дело в том, что он не был студентом УКЛА и подлежал призыву в армию. Поэтому он уехал в Калифорнию и жил там сначала в квартире вместе с Деннисом Джекобом, а потом один на крыше гаража.

Именно тогда он и пристрастился к наркотикам, с каждым днем увеличивая дозу препарата ЛСД, который продавался тогда в Калифорнии совершенно легально в любом количестве, тогда впервые и появились те песни, которые впоследствии будут звучать на пластинках “Дорз”. Вот как рассказывал об этом сам Джим Моррисон: “Я ничем особенно не занимался. Пятнадцать лет я постоянно учился в школе или в колледже, и в первый раз в жизни я был абсолютно свободен.

Было прекрасное жаркое лето, и я просто услышал песни... Я попытался записать те первые пять песен. Я просто набросал фантастический рок-концерт, что звучал в моей голове. Сначала возникла музыка, потом я стал придумывать слова, потому что только так я и мог ее запомнить, а в конце концов я забывал мелодию и в голове оставались только слова... я чувствовал, что должен их напеть...”

Желание Джима очень скоро сбылось, когда он неожиданно встретился с Реем Манзареком.

“Прекрасным летним утром в середине августа я шел по пляжу, - рассказывал Рей, - и неожиданно встретил Джима Моррисона. Я сказал: ,,Привет, парень, я думал, ты уехал в Нью-Йорк". А он ответил:

“Собирался, но решил остаться здесь. Я жил у своего друга, на крыше, и писал песни”. Я сказал: “Да ну! Почему бы тебе не спеть песню-другую?”. И он спел "Moonlight Drive". Я спросил его, есть ли у него еще песни, и он ответил: „Да, у меня их много", и спел еще две-три. Я сказал: „Слушай, это самые лучшие песни в стиле рок-н-ролл, которые мне доводилось слышать” - а я занимался музыкой с семи лет. Почему бы нам не сделать что-нибудь?" Он сказал: „Это как раз то, о чем я думал. Давай создадим рок-группу". И я сказал: „Великолепная мысль. Создадим и заработаем миллион долларов"”.

Так родилась идея создания группы “Дорз”.

В “Уорлд Пасифик Студио”, с которой у “Рик энд Рейвенз” был контракт и даже одна сорокопятка, канувшая в вечность, они записали три мягкие пластинки, куда вошли "Moonlight Drive", "My Eyes Have Seen You", "End of the Night", "Summer's Almost Gone", и "Go Insane" (или "A Little Game"), которую впоследствии Джим включил в свою поэму "Celebration of the Lizard".

Взяв каждый по пластинке. Рей и Джон стали обходить все студии в надежде заключить контракт. “Это было смешно, - вспоминает Рей, - в Лос-Анжелесе мы бродили по улицам, заходили в студии грамзаписи и говорили: „Вот шесть песен, у нас есть еще много, послушайте". И все, буквально все говорили: „Нет! Это невозможно! Это ужасно! Нет! Нет!.." Наконец один парень из “Коламбия” подписал с нами контракт”.

Примерно в это же время Джим познакомился и сразу же увлекся Памелой Карсон, девятнадцатилетней девушкой из Калифорнии. Это стало началом связи, которой суждено было стать постоянной, насколько это возможно для Джима. Они расходились, опять сходились, но вновь ненадолго.

Окончательно группа “Дорз” сформировалась, когда Манзарек познакомился с ударником Джоном Денс-мором и гитаристом Робби Кригером в центре медитации Махариши, который был в то время широко известен благодаря “Битлз”.

Роберт Алан Кригер, самый молодой из всех четырех, родился в музыкальной семье. Он учился играть сначала на трубе, а затем, увлекшись блюзом, сам научился играть на пианино, потом на гитаре, которая и стала его призванием. “Робби пришел с гитарой, - вспоминает Рей, - и когда он надел на мизинец горлышко стеклянной бутылки и коснулся струн, я сказал: “Вот это звук! Изумительно! Это как раз то, что нужно. Так и должны звучать „Дорз"...”

Моррисон пел то громко и яростно, то тихо и таинственно, искрящиеся гитарные мелодии Кригера сплетались с органолой Манзарека, ее звук то возникал, то затухал, и все это объединялось точным и сильным ритмом ударных Денсмора.

Постоянно возникает вопрос: почему “Дорз” так популярны до сих пор? Совершенно очевидно, что это связано с тем, что в них воплотилось все то, что необходимо для музыкальной группы. Робби Кригер: не только блестящий сочинитель песен, но и прекрасный гитарист; Рей Манзарек: музыкант, играющий на клавишных, имеющий классическую подготовку, обожающий блюзы, он к тому же играл на бас-гитаре, придавая мелодии окончательную отточенность. Джон Денс-мор: ударник, неподражаемо передающий шаманский ритм и привносящий удивительный драматизм исполнению. Джим Моррисон: баритон, поэт непревзойденной энергетики с врожденным талантом композиции.

Сочетание этих черт могло бы стать противоречивым, конфликтным, странным. Но не стало. Напротив. Произошла химическая реакция. И возникла красота, сюрреализм, колдовство.

Целью группы было соединить рок-музыку с поэзией и драмой (чего до них еще никто не пытался сделать). Они пытались соединить исполнителя и публику, подключив их непосредственно к Вселенскому Разуму. Для этого им не требовалось изнуряющих репетиций, специальных театральных эффектов - лишь голая опасная реальность, включение дремлющих возможностей человека с помощью музыки.

Идея названия принадлежит Джиму Моррисону. “Есть вещи известные, - часто говорил Джим, приписывая цитату Уильяму Блейку, но на самом деле эти слова принадлежат самому Джиму, - и есть вещи неизвестные, а между ними двери”. А вот слова, которые Блейк действительно говорил, это: “Дорога излишеств приводит в храм мудрости”, и еще “Благоразумие - отвратительная богатая старая дева, которой поклоняется Неспособность”. Не стоит говорить о том, что Джим никогда не поклонялся этой старухе и редко сталкивался с неспособностью.

А еще поэт Уильям Блейк писал: “Когда двери восприятия распахнуты, вещи предстают такими, как они есть в действительности, настоящими”. Английский писатель Альдос Хакслей под влиянием цитаты Блейка назвал свою книгу “Двери восприятия”.

В своей книге Хакслей исследует калифорнийскую молодежную культуру середины шестидесятых годов и, в частности, описывает свои собственные ощущения от воздействия старинного мексикано-индейского наркотика - пейот. Хакслей не делал тайны из своей веры в то, что пейот открывает двери к новому восприятию. Позднее Хакслей с той же страстью отстаивал ЛСД, шведский синтетический препарат, расширяющий рамки мышления. Моррисон, разумеется, не случайно, протягивает нить между названием группы и книгой Хакслея. ЛСД была весьма популярна в Калифорнии в то время. Новое увлечение охватило очень многих, и головы, одурманенные кислотой, искали в рок-музыке средство уединения, торжества и поклонения.

На Моррисона оба источника - стихи Блейка и книга Хакслея - произвели столь глубокое впечатление, что он предложил это название остальным музыкантам группы. Все согласились, что и название, и источники, из которых оно взято, прекрасно отражают то, что из себя представляет группа, и что она хочет выразить.

Но успех пришел не сразу. Контракт со студией “Коламбия” пылился на полке, а группа репетировала, лишь изредка выступая перед публикой, причем пел Рей. Джим очень стеснялся и стоял к залу спиной.

В январе 1966 года “Дорз” наконец-то получили постоянную работу в клубе “Лондон Фог” в качестве “домашней” группы. Джон вспоминает: “Мы попали туда, потому что взяли на прослушивание друзей, человек пятьдесят, чтобы заполнить зал (зал был небольшим), и все они бешено аплодировали, а владелец - его звали Джесси Джейли - подумал: „Боже мой!" и взял нас. А на следующий день зал был пуст”. Мало кто заходил туда, может быть, пара матросов, отпущенных в увольнение, или несколько гуляк. По воспоминаниям Рея, ощущение было не из приятных, но у них появилась возможность обрести себя, как единое целое.

“Дорз” являли собой группу, в которой каждый музыкант образовывал грань одного целого бриллианта. Однажды во время гастролей перед началом концерта диск-жокей вышел на сцену, чтобы представить их:

“Леди и джентльмены! Поприветствуйте Джима Моррисона и группу „Дорз". Публика привычно зааплодировала.

Как только диск-жокей спустился со сцены, Джим отвел его в сторону: “Послушай, парень, вернись-ка обратно и объяви нас как нужно”. Диск-жокей был в панике: “Да что я такого сказал? Что я сделал?” “Мы - „Дорз". Группа называется „Дорз". Когда первые менеджеры “Дорз” делали попытки оторвать Джима от группы, обещая ему богатство и независимость при сольных выступлениях, Джим тотчас же отправлялся к Рею и говорил: “Эти два парня хотят развалить группу, от них надо избавиться”.

Тот, кто получал возможность войти в очаровательный круг, называемый друзьями “Семья Дорз”. мог убедиться в том, что “Дорз” - это не только Джим. Нет и тени сомнения в том, что Джим был нужен “Дорз”. Им была необходима его мощная, импульсивная, взрывная, утонченная и изысканная сила Диониса. Но и Джиму необходимы были их неподражаемые способности, чтобы его стихи могли зазвучать в музыке, чтобы возникла мелодия, отражающая языческое неистовство и священное вдохновение. Ни для кого не является тайной, почему Джим никогда не выступал один. Ему нужны были Робби Кригер, Джон Денсмор и Рей Манзарек не меньше, чем он нужен был им.

Джим считал, что именно тогда, за время работы в “Лондон Фог” им удалось добиться того звучания, той манеры, к которой он стремился и которая, по мнению многих, умерла вместе с ним. “Это поиск, как будто ты открываешь одну дверь за другой... Наше выступление на сцене - это стремление к метаморфозам. Сначала нас больше интересует темная сторона жизни - зло, ночь. Но через нашу музыку мы стремимся к свету, к воплощению мечты”, говорил Джим.

“Лондон Фог” не был союзным клубом и не мог платить группе больше 5 долларов в неделю и 10 долларов по пятницам и субботам. “Коламбия” серьезной финансовой помощи не оказывала, а вскоре и совсем от них отказалась. В мае Джима должны были снова призвать в армию.

В апреле группу выгнали из “Лондон Фог”. Владелец клуба сказал: “Парни, вы тут уже несколько месяцев. Боюсь, нам надо поискать уже другую группу”. Впоследствии Джим скажет, что именно это событие он считает моментом рождения группы “Дорз”.

“В тот самый момент, когда мы думали: „Боже, что же нам теперь делать?", вспоминает Рей, как подарок судьбы появился агент по ангажементам из компании „Виски - Эй-Гоу-Гоу", он прослушал нас, сразу же влюбился в Джима, наша музыка ему тоже понравилась, и он спросил: „Парни, а что если вам стать домашней группой “Виски”?" Парни отнеслись к этому предложению очень хорошо, тем более учитывая, что ставки с 5 долларов на всех повышались до 135 долларов в неделю на каждого. Они были на седьмом небе от счастья”.

За те три месяца, что “Дорз” выступали в “Виски”, их увольняли в среднем два раза в неделю. Иногда потому, что они играли слишком громко (это была идея Джона, который считал, что музыка “должна бить по мозгам”), но чаще из-за Джима, который был либо пьян, либо в наркотическом трансе, либо и то, и другое, а иногда просто не появлялся. Как только их увольняли в очередной раз, они отправлялись в “Лондон Фог”, нанимали побольше людей из толпы своих поклонников, те приходили в “Виски”, требуя выступления “Дорз”. Это всегда срабатывало безотказно.

А вскоре произошло событие, которое по существу решило судьбу “Дорз”: их услышал Джек Хольцман из студии звукозаписи “Электра Рекордз”. Однако подписать с ними контракт Хольцман решился лишь после серии прослушиваний и персональной рекомендации Артура Ли из группы “Лав” (одна из групп, выступавших вместе с “Дорз” в “Виски”). Джим позднее говорил, что “предложение Джека Хольцмана было единственным конкретным предложением. Другое дело, что пришлось торговаться об условиях получше. Спросом мы тогда не пользовались”. Контракт заключили на семь альбомов в год с возможным продлением контракта еще на два года. Продюсером группы стал Пол Ротшильд. “Когда я услышал их в первый раз, - вспоминает Пол, - „Дорз" не произвели на меня никакого впечатления... в первом отделении это было просто плохо, но я остался на второе, и они были великолепны, неподражаемы”. “Дорз” здорово повезло, что Ротшильду удалось их услышать, потому что очень скоро их уволили окончательно.

По мнению Рея Манзарека, сотрудничество “Дорз” с Полом Ротшильдом оказалось “браком, заключенным на небесах. Пол оказался как раз тем, кто был нам нужен. Они был знатоком поэзии, джаза, рок-н-рола, музыки кантри и великолепным продюсером. Он пользовался большим авторитетом, но всегда понимал, что нам необходима свобода... Если он хотел нам что-нибудь предложить, он обычно говорил так: „Послушайте, парни, а что если нам попробовать сделать вот так?" И часто он оказывался прав, и мы с ним соглашались”.

В середине шестидесятых годов в Лос Анжелесе было четыре студии: “Голд Стар”, “Коламбия”, “Вестерн Рекордз” и “Сансет Саунд”, и каждая из этих студий имела какое-либо преимущество перед другими либо благодаря известнейшим исполнителям, либо благодаря своим методам звукозаписи. Например, “Голд Стар” прославилась особым акустическим эффектом, в “Вестерн” работал знаменитый инженер звукозаписи Чак Бритц, а “Сансет Саунд” великолепно воспроизводила живой звук. Ротшильд решил, что для дебюта “Дорз” это то, что надо.

В начале сентября группа вместе с Полом Ротшильдом приступила к работе.

“Наш первый альбом сделан на одном дыхании, - вспоминает Джим. - Мы его сделали за пару недель... Мы были настроены по-боевому и собраны”.

Однако в работе над альбомом не все шло гладко. Возникали трудности и с записью, и с самим Джимом, который все больше увлекался наркотиками и алкоголем. В основу альбома положены композиции Джима Моррисона, написанные им на крыше гаража в Калифорнии. Эти композиции были безоговорочно приняты публикой. Любому критику стало ясно, что песни Моррисона - это драгоценные камни, которые он будет шлифовать и в следующих альбомах. Такова, например, композиция "Soul Kitchen". Обманчиво простая, она неожиданно ломается строками: “Твои пальцы строят минареты, говоря на таинственном языке”, которые резко меняют всю структуру песни, придавая ей иное значение и сюрреалистический смысл. В первый альбом вошла также первоначальная версия композиции "The End", которая станет одной из самых оригинальных и спорных песен группы. Для Джима это был источник все новых поэтических образов, строк, куплетов, просто размышлений. Пол Ротшильд считал композицию "The End" многоплановой, он находил в ней и образ смерти, скорее духовной, чем физической, когда наркотик, разрушая человека, убивает все фальшивое в его душе.

Джим всегда считал, что писатель или художник должен обладать способностью воспринимать, а не изобретать, и долг художника - делать все возможное, чтобы повысить свои способности восприятия. Чтобы этого добиться, Артур Рембо, поэт девятнадцатого века, советовал систематически “сознательно приводить в беспорядок все свои чувства”. Зачем? “Чтобы познать неизвестное”.

“Таинственные празднества становятся незабываемым событием, отбрасывающим тень на всю дальнейшую жизнь человека, дают те ощущения, которые впоследствии изменяют все его существование”, - писал Аристотель, подчеркивая, что мистицизм и познание не являются концом, что этот опыт - лишь начало.

Плутарх пытался описать процесс умирания словами, в которых было нечто, похожее на начало чего-то нового: “Путь в неизвестное по пугающим тропинкам во тьме, которые никуда не ведут, потом сразу же перед концом всех кошмаров - паника и изумление”. Затем звучат волшебные звуки, священные слова и танцы, и вот - “начало, освобождение, сбрасываются все путы, и человек идет вперед, участвует в празднестве вместе с другими святыми и чистыми людьми и смотрит вниз, на начало...”

Все это очень похоже на то, как выглядели “Дорз” в пике своего мастерства: новое неизвестное в сочетании с чем-то тревожаще-знакомым, чувство, сила. Когда Моррисон декламировал: “Убийца проснулся перед рассветом и надел башмаки (он принял облик человека с портрета в древней галерее), и спустился в зал...” публика шла за ним, в страхе, парализованная, не имея сил остановиться, а музыка вызывала истерию.

Ротшильд был уверен, что во время записи песни "The End" Джим находился в состоянии наркотического транса, но это был момент высшего озарения. Ротшильд вспоминал, что те полчаса, пока шла запись песни, были для него самыми прекрасными в жизни: “Я был просто ошарашен... я был полностью захвачен происходящим. В студии было совершенно темно, если не считать свечи в кабинке Джима и огней на пульте. В этом было что-то магическое, и когда музыка смолкла, для меня это было словно шок. Все оцепенели, а инженер звукозаписи даже забыл выключить магнитофон”.

Несколько лет спустя Джим будет вспоминать: “"The End"... Я действительно не знаю. что я собирался сказать. Каждый раз, когда я слушаю эту песню, она кажется мне другой. Вначале по было прощание, может быть, с девушкой, а, может быть. с детством”.

Первый альбом “Дорз”, названный, как и группа, “Двери”, был записан в рекордно короткий срок - две недели - и вышел в апреле 1967 года. Над студией “Сансет Стрип” в Голливуде появилась первая афиша группы: “Дорз вырвались вперед со своим электризующим альбомом”. Первая обложка альбома оповещала о том, что уже и так было известно завсегдатаям ночных клубов: “"Дорз" это Джим Моррисон и еще трое парней”, в середине обложки была расположена фотография всей четверки крупным планом.

Дебют первого альбома “Дорз” стал одним из самых значительных событий в истории рока, он перевернул все устоявшиеся традиции. А благодаря решению Пола Ротшильда воспользоваться студией “Сансет Саунд” было достигнуто впечатление “живого” звука, что буквально ошеломило первых слушателей. Альбом совершенно не был похож ни на одно из направлений рока второй половины шестидесятых годов. В большинстве композиций явно прослеживалось раннее увлечение Джима блюзом, но в целом звучание было очень необычным.

Вот что писала об этом стиле пресса: “"Дорз" соединяют ритм рок-н-рола с бесконечной джазовой импровизацией, в результате чего получается сильный. очень эмоциональный звук. Сами они называют свою музыку „примитивной и очень личной"... Каждая музыкальная композиция начинается неторопливой мелодией электрооргана и низкими стонами электрогитары в сопровождении непрерывного ритма ударных. С началом звучания текста темп музыки убыстряется и доходит до неистовства... Пытаясь избежать тяжелого неестественного звука обычной рок-группы, „Дорз" ставят своей целью внести драматический импульс в свою композицию”.

По словам самого Джима Моррисона: “„Дорз" ориентировались в основном на блюз, в большой степени на рок-н-ролл и отчасти джаз с некоторыми вкраплениями элементов поп и минутным влиянием классики, но в своей основе - это группа белого блюза”.

В начале года, в период, получивший название “Лето Любви”. “Дорз” показали миру другую сторону чувств, тот аспект, который уже синтезировали “Бич Бойз” и позднее увековечили “Битлз”. Рей, частично цитируя Джима, так охарактеризовал эпос “Дорз”, в частности, их первый альбом: “Есть вещи известные, а есть вещи неизвестные знакомые и незнакомые - а между ними двери: это мы. Мы говорим вам, что у вас есть не только душа. по и чувства. Это не зло, это действительно прекрасно. Ад может показаться куда более пленительным, чем рай. Вам нужно искать вторую половину своего "Я", чтобы стать полноценным существом”. К этим необычным словам Джим, словно настоящий ковбой, добавляет: “Мы с Запада. Мир, который мы вам предлагаем - это новый дикий Запад, чувственный. грешный мир. странный и причудливый”.

Едва закончив записывать альбом. “Дорз” отправились на гастроли, чтобы познакомить публику со своим новым альбомом. Это был весьма благоприятный период для “Дорз”: у них практически не было конкурентов. Слушатели, пожалуй, так и не смогли до конца осознать, насколько глубоки их песни о любви - до них так никто не пел. И еще почти никто не знал, что замышляют господа Леннон и Маккартни на Эбби Роуд. И обозреватели так толком и не смогли разобраться, что такое эти четверо. Вспоминая это время. Рей говорит, что это были “четверо голодных молодых людей, умирающих от желания сделать свой первый альбом, хорошо его записать, показать публике... и чтобы он ей понравился!”

Музыкальные критики сильно растерялись, пытаясь подобрать подходящие эпитеты для “Дорз”. Большинство из них сконцентрировали свои усилия на разборе композиции "The End". О “Дорз”. вернее, о Джиме, писали, что это подарок богов, умный, образованный артист, обладающий к тому же самой фотогеничной внешностью со времен Элвиса Пресли.

Вспоминая собственные ощущения. Рей рассказывает:

“Время как будто замедляет ход, как будто останавливается. Остается лишь некая магнетическая связь между группой и публикой. Их объединяет ритм, власть ритма: он становится гипнотически монотонным, завладевая сознанием, и уводит в небытие, позволяя проникнуть в самую глубину... Джим околдовывал этих людей, он, как медиум, увлекал их за собой в пространство, чтобы каждый, растворяясь, мог познать глубину своего подсознания”.

Разумеется, психоделики помогали событиям развернуться. Один греческий музыковед говорит о вакханалиях, что беспокойство, погружающее в депрессию менее образованных людей, вызванное их образом жизни или какими-либо несчастьями, может быть устранено с помощью музыки и ритуальных танцев.

Есть странное очарование в древних языческих таинствах: мрак и свет, агония и экстаз, жертвоприношения и блаженство, вино и наркотики, вызывающие галлюцинации. У древних было немало средств, раскрывавших секреты пространства для тех, кто честно ищет. Эти надежды и желания не ушли с веками.

Моррисон, пожалуй, был первым рок-певцом, который заговорил о мистической силе рок-н-ролла, о присущем рок-концерту аспекте ритуальности. За это газетчики издевались над ним: “Не воспринимай себя слишком серьезно. Моррисон, ведь это всего лишь рок-н-ролл, а ты всего лишь рок-певец”.

Джим знал. что они ошибаются, но не спорил. Джим знал. что музыка - это магия, исполнение - это колдовство, и он знал. что ритм приносит освобождение. Джиму было хорошо известно об исторической роли музыки в ритуальных обрядах, и воздействие на зрителей концертов “Дорз” не было случайным.

Джим не мог и не хотел придерживаться компромиссов ни в искусстве, ни в жизни. Он собирался пройти весь путь и умереть в поиске. Все или ничего. Всегда риск. Он никогда не подводил свое искусство под какие-либо стандарты. Он не мог удешевлять то, что писал, и не собирался ставить свой талант на поток. Он не просто развлекал зрителей или изображал чувства, он был великолепен, охвачен страстью, он был безумен - безумен в своем желании творить, в стремлении быть настоящим. Все это делало его опасным, непредсказуемым, конфликтным. И он пытался найти покой и уединение в том. что в самом начале пробудило его вдохновение и помогло начать писать песни, в наркотиках. На сцене Моррисон играл трагедию, ужас, невыразимую муку. А публика ВИДЕЛА ЭТО, ЧУВСТВОВАЛА ЭТО, она была с ним, она была под гипнозом. Реальность уходила, и зрители проваливались в другое измерение.

Так поначалу возник имидж артиста-медиума. Потом о Моррисоне писали, как о шизоидном типе. Говорили, что он “эротический политикан, интересующийся всем, что имеет отношение к бунту, беспорядку, особенно, к деятельности, казалось бы, бессмысленной”. И позднее он станет предметом мечтаний всех школьниц, его портретами будут оклеены все спальни Америки, но это все впереди. А пока что группа выступает в Сан-Франциско в “Филмор Аудиториум”, традиционном месте сбора рок-музыкантов андерграунда, и “Дорз” имеют успех, превосходящий успех Сопвис Кэмел и Янг Раскалз. Через несколько недель после своего возвращения “Дорз” выступили в одном концерте с популярнейшей в тот период группой “Грейтфул Дэд”. “Дорз” столь стремительно завоевывали зону залива, что в свой третий приезд они уже дали свой сольный концерт. Они также дают ряд концертов в других городах Калифорнии. Их первый сингл, вышедший вместе с альбомом "Break on Through” прорывается в первую десятку в Лос-Анжелесе, но в национальном рейтинге пока особого успеха не имеет.

По возвращении в Лос Анджелес “Дорз” записали второй сингл "Light my Fire". С ним возникли проблемы, поскольку композиция оказалась слишком длинной, после долгих поисков и обсуждений музыканты сделали новую сокращенную версию. Сингл был выпущен в апреле, предполагалось, что он будет иметь огромный спрос у покупателя, но этого не случилось, несколько недель на пластинку никто не обращал должного внимания.

А “Дорз” развивали бурную деятельность. Они готовились к сольному концерту в Филмор, который состоялся в июне, после чего группа уехала в Нью-Йорк на гастроли, которые прошли с большим успехом в клубе “Син”. Правда, их не пригласили на проходивший в то время трехдневный фестиваль Монтерей-Поп, и они были этим страшно раздосадованы. Но ведь в то время “Дорз” были всего лишь еще одной группой из Лос Анжелеса.

А тем временем "Light my Fire" пробился в первую сотню в национальном рейтинге, а в последнюю неделю июля вышел на первое место. Без сомнения благодаря синглу альбом вышел на второе место, и он непременно занял бы первое место, если бы не "Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band" Битлз.

Упрочив свои позиции, “Дорз” возвращаются в “Сансет Саунд”, чтобы вместе с Полом Ротшильдом и инженером звукозаписи Брюсом Ботником записать свой второй альбом "Strange Days". Он сильно отличался от первого благодаря значительно более совершенной технике записи. Рей рассказывает:

“Теперь можно было записывать 8 дорожек и мы подумали: „Боже! Как здорово!.." Сегодня это уже никого не удивляет, в наше время можно записывать и 32, и 48 дорожек, но тогда и восемь дорожек были просто спасением”.

Самым ярким примером технических возможностей студии стала композиция "Horse Latitude", поэма была написана Джимом еще в УКЛА. Это рассказ о том, как корабли, плывущие в Испанию, попадают на экваторе в штиль. Чтобы облегчить корабли, команда вынуждена выбросить за борт груз, а єтим грузом являются лошади. Джим поясняет: “Это о том моменте, когда лошадь находится в воздухе. Я представляю, как трудно было столкнуть лошадь за борт. Они же, наверное, лягались, кусались... и людям, наверное, страшно тяжело было на это смотреть: ведь лошади могут плыть какое-то время, а потом теряют силы и просто уходят под воду... медленно тонут”. Для записи шума ветра использовался так называемый “белый звук”, на который накладывалась какафония беспорядочно звучащих инструментов, и все это объединялось околдовывающим драматичным речитативом Джима. Подобные звуковые эффекты разбросаны по всему альбому.

Здесь также была сделана попытка добиться стереоэффекта при помощи синтезатора, вторящего голосу Джима. Наиболее удачной в этом смысле была запись символического произведения "I can't see your Face in my mind", и в этом помог Ротшильд. “У нас были проблемы с записью этой песни, - вспоминает Рей. - Мы пытались ее записать по третьему или четвертому разу, когда пришел Пол и сказал: “О'кей, а теперь все сядьте". Он зажег свечу и сказал: „Представьте себе, что вы в Японии. Вообразите японское кого (инструмент, наподобие цимбал), гейш, а вы сидите в теплой ванне, вы совершенно расслабились и чувствуете себе совершенно восточными людьми". Он загипнотизировал нас. Его голос переливался на низких нотах, и он погрузил нас в состояние такого блаженства, что мы записали песню в два приема”.

В сентябре вышел первый сингл второго альбома "People are Strange", который довольно быстро занял 12-место. А через месяц был выпущен и сам альбом, в котором “Дорз” вновь продемонстрировали свое идеосинкратическое видение реальности, где все не так спокойно и прекрасно, как в основной теме рока.

“Новый альбом „Дорз" стоит выше всех”, - считала Джина Янгблад из „Ла Фри Пресс". - Музыка Дорз это сюрреализм, скорее, боль, чем раздражение. Это больше, чем рок, это ритуал-ритуал психосексуального заклинания. "Дорз" - это чародеи поп-культуры. Моррисон - это ангел, ангел истребления. Он и „Дорз" - это демонический прекрасный мираж, который возникает, как пронзительный крик птицы Феникс из пылающих зарослей поп-музыки”.

За исключением двух песен, новый альбом целиком состоял из композиций Джима Моррисона, таких как "Moonlight Drive", где Джим, казалось бы, рассказывает о своей жизни на побережье, пока из джазовой мелодии не слышится “сегодня ночью я хочу утонуть...” или "Strange Days", которая задает настрой всему альбому смутное чувство неведомой опасности, или "Lost Sittle Girl" и "Unhappy Girl", отразившие любовь Джима к року.

Центральная композиция альбома, ставшая первым политическим заявлением Дорз "When the Music is Over", так же как и "The End", была разработана Джимом из более простой темы предыдущего альбома "End of the night": в пей Джим обвиняет, предостерегает. требует: “Нам нужен весь мир и нужен сейчас”.

Для того времени "Strange Days" был. да и сейчас остается. прекрасно скомпонованным и качественно записанным альбомом, продемонстрировавшим новшеcтвa. считавшиеся прежде привилегией только “Битлз”. Что бы ни говорили критики, фанаты уже через два месяца после выхода альбома поставили его на третье место в национальном рейтинге. где он и держался примерно год благодаря постоянно успешным гастролям группы по всей Америке и укрепляющемуся культу Джима Моррисона. О выступлениях группы говорилось как о ритуальных обрядах с Джимом в роли шамана, которые вызывали смятение в рядах фанатов. Рей считал, что такие описания вполне соответствовали в действительности и Джим Моррисон был Дионисом, греческим богом перевоплощения, богом музыки и танца. Моррисон, как Дионис, проникал в душу вместе со звуками, с музыкой, примитивными ритмами. Человек на сцене был гениален, он представлял собой целый театр, никогда нельзя было предугадать, что будет дальше, что будет в следующий раз. То ангел, то посланец ада, дух Банши, предвещающий смерть. Рей вспоминает: “Я никогда не видел такого лицедея, как Джим, он казался шаманом. Традиционно шаман - это один из паствы, который путешествует в сознании, находит отражение своего астрального тела во вселенной и в определенном смысле исцеляет свою паству, находит то, что нужно для сохранения паствы, для продолжения рода человеческого”.

Джим был таким шаманом в современном смысле. Он говорил: “Давайте сделаем это сейчас, здесь, прямо на сцене, может быть. у нас больше никогда не будет такой возможности. Будущее неясно, смерть всегда рядом, и если мы не сделаем этого сейчас... если мы не соприкоснемся с богами, с нашими собственными чувствами, нашей собственной душой, когда мы потеряем эту драгоценную возможность, этот момент реальной действительности, который никогда не повторится”.

В самом начале творческой биографии группы Джим пытался объяснить журналистам: “Концерты „Дорз" - это собрание людей, которых мы созвали для специальной театральной дискуссии. Когда мы даем представление, мы участвуем в создании мира и празднуем это вместе с толпой”.

Джим всегда был уверен в том, что “каждый момент жизни - это драгоценный камень, капля времени, это все, что у нас есть... Когда „Дорз" выходят на сцену, у нас нет ни прошлого, ни будущего, у нас есть толь-ко настоящее. Тот благословенный момент, когда четверо парней на сцене, публика в зале, движение энергии между ними - это и есть общение. Моя энергия полностью растрачена, и я чувствую полное очищение от всего темного и греховного...” И это в каком-то смысле послание Джима Моррисона: "Познайте себя. Когда вы это сделаете, вы познаете бога и сами станете богами”.

Влияние Джима чувствовали на себе прежде всего музыканты, для них это было большим событием, чем для публики. “Это был настоящий театр”, - подтверждает Джон Денсмор. - Мы ничего не репетировали... Джим был просто волшебником, он никогда заранее не знал, что будет делать на следующем концерте, и это было так интересно... Основной частью была наша музыка, мы играли минут двадцать, а Джим вторил нам речитативом, импровизируя на ходу, мы тоже импровизировали, а потом пели все хором... и это было замечательно. Кроме того, у Джима был удивительный контакт со зрителями - он мог их всех завести!”

Оказалось, Джим мог “завести” не только зрителей в зале. В конце 1967 года “Дорз” должны были выступать в телешоу Эда Сулливана с композицией "Light my Fire", но возникла небольшая проблема. Си-Би-Эс из соображений морали потребовала, чтобы они заменили одну строчку в тексте, на что “Дорз” с готовностью согласились. Нечего и говорить о том, что в прямом эфире прозвучал текст без изменений, и в операторской это произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Этот инцидент стал для “Дорз” начальным проявлением презрения к условностям и фальшивым моральным ценностям, которые для них ничего не значили.

К ноябрю о “Дорз” уже писали все американские газеты на первых страницах, их анализировали такие издания как “Тайм”. “Лайф” и другие. К этому периоду относится большинство высказываний Моррисона, ставших впоследствии классикой. Например: “Друг- это тот, кто дает тебе полную свободу быть самим собой”. Или: “Я считаю себя человеком умным и здравомыслящим, с душой клоуна, которая всегда заставляет меня взрываться в самые важные моменты жизни”. А вот о жизни: “Думаю, что важны лишь взлеты и падения, все остальное остается посередине. Мне нужна свобода, чтобы познать все, что мне хотелось бы испытать в жизни хотя бы раз”.

Этот период ознаменовался также тем, что будет потом оказывать значительное влияние на судьбу Джима и группы “Дорз”. Джим пристрастился к алкоголю, который все больше вытеснял из его жизни кислоту и другие наркотические препараты. “Каждый глоток, - объяснял Джим, - это еще один шанс познать блаженство”.

Уильям Джеймс в своей книге “Разнообразие религиозного опыта” писал то, что Джиму уже было известно: “Трезвость унижает, дискриминирует и говорит „нет"; опьянение раздвигает пространство, объединяет и говорит „да"”. И когда видения больше не радовали и не удивляли его, когда опьянение переставало давать ему ту уверенность, в которой он нуждался, тогда Дионис, бог вдохновения, превращался в пьяницу Бахуса, Джим пил все больше и больше, чтобы унять боль и найти забвение.

Поначалу он пил просто потому, что опьянение приносило ему радость. “Оно освобождает человека и способствует разговору. Это похоже на бродяжничество; вы отправляетесь вечером на пьянку и не знаете, где все это закончится утром. Это может быть приятно, а может быть отвратительно, это как повезет”.

А потом он пил по той простой причине, по какой пьют все алкоголики.

Быть поэтом не означает писать стихи. Это требует другого стиля жизни и смерти, это захлестывающая грусть, это лихорадочное состояние по утрам, которое ничто не уймет, кроме смерти. Быть поэтом - это свершение. Это трагическая судьба, которую выбирает поэт и делает это с радостью.

Ни один из современных поэтов не писал так о чувстве одиночества, страха и разобщенности, как это делал Джим Моррисон. Мы замкнуты в городских квартирах, лишены света, разобщены, не видим свежего воздуха, мы запрограммированы, нам промывают мозги, нам навязывают материалистическое мировоззрение, капиталистические ценности, и мы едва осознаем, что где-то глубоко в душе живет неудовлетворенность. “Дорз” и Моррисон рассказывали об этом: “Все люди - чужаки, когда ты сам чужой”. Моррисон писал: “Лица делаются безобразными, когда вы одиноки. Женщины кажутся подлыми, когда вы никому не нужны. Улицы кажутся неровными, когда у вас плохое настроение”.

“Если у моих стихов есть хоть какая-то цель, так это увести людей из тех рамок, в которых они видят и чувствуют”, - пояснял Джим.

В творческом отношении 1967 год был столь счастливым для группы - два альбома в первой пятерке, три сингла в первой тридцатке, к тому же альбомы "Light My Fire" и "Doors" один за другим стали золотыми дисками - что ничто не предвещало трагедии. Но она разразилась. Это произошло в Нью-Хэвен, штат Коннектикут, на следующий день после того, как Джим отметил свое 24-летие. Аудитория в зале была настроена благожелательно, и концерт проходил обычно. Джим вел себя весьма свободно, попросил у зрителей в зале сигарету, сбросил подставку для микрофона и даже плюнул в первый ряд, но плевок не долетел, и это, похоже, никого не возмутило. Джим был довольно агрессивен на сцене, и это было частью шоу. Публика подыгрывала ему. Все шло как на любом другом концерте “Дорз” до тех пор, пока не дошло дело до последней песни, "Back Door Man". Во время музыкального проигрыша Джим, не сбиваясь с ритма, начал рассказывать, и публика сразу же догадалась, что это не обычная импровизация Моррисона.

“Я хочу вам кое-что рассказать, это произошло всего несколько минут назад, здесь, в Нью-Хэвен...”

Потом он подробно рассказал о том, что делал в этот вечер, с кем обедал, о чем разговаривал, а потом познакомился с девушкой в гардеробной.

“Мы разговорились, и нам захотелось уединиться, мы пошли в душевую. Мы ничего не делали, просто стояли и болтали... и вдруг этот человечек подошел к нам, такой человечек в синем костюме и синей фуражке и сказал: „Чем это вы здесь занимаетесь?" - Да ничем особенным”..." но он не уходил. Он стоял рядом, а потом вытащил из-за спины спрей и брызнул мне прямо в глаза чем-то вроде крема для бритья - я минут на 30 ослеп!!!”

После этих слов Джим сразу же вернулся к песне и допел ее за 30 секунд, ровно столько времени нужно для того, чтобы зажечь свет в зале. Моррисон обратился к зрителям с вопросом, хотят ли они еще послушать музыку, и все завопили “Да!!!” “Тогда погасите свет! ПОГАСИТЕ СВЕТ!” На сцене появился полицейский, чтобы арестовать Джима. Джим был с ним не слишком любезным, он сунул ему в лицо микрофон со словами: “Ну, парень, скажи что-нибудь”. Но тут подошел еще один полицейский. Билл Сиддонс, гастрольный менеджер группы, храбро защищал Моррисона, пытаясь заслонить собой, но ничто не помогло. На сцену выбежало еще несколько полицейских. Зрители начали расходиться, оставшиеся в знак протеста расшвыряли деревянные складные сиденья. Сиддонс бросился спасать инструменты. Моррисона запихали в патрульную машину и отвезли в полицейский участок. Его обвинили в непристойном, аморальном поведении и сопротивлении представителю закона. Билл Сиддонс уплатил штраф в размере 1500 долларов из гонорара группы.

Оказалось, что со сцены Джим рассказал о реальных событиях. Когда полицейский за кулисами проверял, нет ли посторонних, он не узнал Джима и потребовал, чтобы он и девушка убрались, а Джим из озорства стал открыто насмехаться над ним, за что и получил в лицо струю слезоточивого газа. Впоследствии выяснилось, что фактически Джиму не было предъявлено никакого обвинения, но этот инцидент окончательно уничтожил его и без того подорванное уважение к закону и порядку. Случившееся также усилило недоверие истеблишмента к группе “Дорз” и прибавило ей забот.

В начале 1968 года “Дорз” вернулись в студию, чтобы записать третий альбом, оказавшийся самым сложным. Рей назвал это “синдромом третьего альбома” и пояснил:

“Обычно у любой группы есть достаточно готовых песен, чтобы сделать один-два альбома, потом они отправляются на гастроли, а по возвращении у них уже нет времени сочинять новые песни, и им приходится этим заниматься прямо в студии, и это, как правило, сразу бросается в глаза”.

При записи альбома почти сразу возникли проблемы с Джимом: он собирал в студии друзей и вообще всех, кто попадался ему под руку, и напивался до состояния невменяемости.

Первым не выдержал Джон Денсмор: “Мне казалось, что ничего не получается, я хотел все бросить и уйти. Я пытался сказать Джиму: перестань заниматься саморазрушением...”

Джон, конечно же, не ушел, но было ясно, что выпуск третьего альбома под угрозой. Необходимо было что-либо предпринять. Пол Ротшильд предложил пригласить Бобби Ньювирта, в прошлом гастрольного менеджера Боба Дилана, а ныне уважаемого в своем роде музыканта. Ему предстояло сделать документальный фильм о группе “Дорз”.

Словно у группы было недостаточно проблем, они именно этот период выбрали для замены руководства. Они решили расстаться с Дэнном и Бонафидом, осуществлявшими руководство группой с момента подписания контракта с фирмой “Электра”, потому что те оказывали давление на Джима, уговаривая расстаться с группой и выступать с сольными концертами. Их место занял Билл Сиддонс, гастрольный менеджер группы.

Тем временем работа над альбомом продвигалась со скрипом. В марте были записаны две песни, одна из которых - "The Unknown Soldier" - вышла в виде сингла практически одновременно с рекламным фильмом. Однако ни сингл, ни фильм не вызвали интереса у традиционных покупателей, и песня заняла лишь сороковое место в рейтинге популярности. Кроме того, возникла также проблема с композицией "Celebration of the Lizard". Ее запись занимала 25 минут. Джиму она очень нравилась. Это была эпическая декламация, впоследствии она станет поэмой, повторив судьбу "The End". Джон хотел, чтобы вся композиция вошла в альбом, но после долгих дебатов в альбом была включена лишь наиболее мелодичная ее часть "Not to Touch the Earth". Пробел заполнили песнями калифорнийского периода Джима. Моррисон был недоволен. Он заскучал. Первое возбуждение от всеобщего поклонения идолу прошло, ему необходим был новый имидж. К тому же росло его недовольство тем, что не была полностью принята композиция "Celebration of the Lizard", и неудивительно, что он вернулся к прежнему увлечению поэзией и кино.

“Я чувствую себя раскованным только на сцене, - говорил Джим. - Там я ощущаю душевный подъем, моя игра на сцене - маска, за которой я прячусь и благодаря которой я могу раскрыться. Для меня это не только игра, но и возможность жить, создавать песни и умереть. Я принимаю все близко к сердцу и не чувствую полного удовлетворения, пока все мы - те, кто в зале - не соединимся в единое целое”.

Несмотря на всеобщее неприятие композиции "Celebration of the Lizard", Джим предпринимает серьезные шаги к ее публикации. Решено было также начать работу над полнометражным документальным фильмом “„Дорз" на сцене и в жизни”. Фильм пригласили снимать вместо ушедшего к тому времени Боба Ньювирта друзей Джима и Рея по УКЛА Фрэнка Лиссандра и Пола Феррера, последний станет ближайшим другом Джима.

Тем временем группа продолжает гастролировать, но Джим чувствует все большее разочарование, что, впрочем, не мешает ему во время концерта в Чикаго в мае 1968 года завести публику настолько, что фанаты штурмовали сцену.

Работа над альбомом подходила к концу, и в июне вышел новый сингл "Hello, I Love You", который сразу же занял первое место и стал первым хитом в Англии.

Вскоре Джим всех потряс заявлением о том, что он уходит из группы, потому что это совсем не то, чем он хотел бы заниматься. Как и Джон, он, конечно же, остался, но этот шаг явился очередным свидетельством растущего недовольства Джима.

"Waiting for the Sun" - первоначальное название альбома "Celebration of the Lizard" - вышел в июле 1968 года и, как ни странно, занял первое место в рейтинге популярности. Это было тем более удивительно, что альбом представлял собой разнородный, почти шизоидный диск, и не требовалось особых усилий, чтобы отличить ранние песни “Дорз” от тех, которые делались наспех просто для того, чтобы заполнить пробелы. Новые песни отличались слабыми стихами и невыразительным вокалом Моррисона. Такие песни как "Summer's Almost Gone", "Winter Love" и "Yes, the River Knows" можно было назвать песнями Дорз только потому, что их исполняла группа “Дорз”. "We could be so good Together" и "Spanish Caravan" несколько отличались за счет интересного текста и гитарной партии. Но даже это не спасло песню "Spanish Caravan" от критики: “Это самые плохие стихи, которые я когда-либо слышал, - писал обозреватель „Ла Фри Пресс" Боб Шейн, - В них нет той живости, оригинальности, загадочности, той страсти и музыкальности, которые отличали первые альбомы „Дорз"”.

А песня "My wild Love" продемонстрировала позицию Джима: “О'кей, меня называют шаманом, так вот им мое заклинание”.

Немногие группы могли позволить себе включить в свои альбомы подобные произведения. Зато остальные - в результате общей композиции альбома или по везению - вполне сохраняли баланс. И если в любом другом альбоме они показались бы хорошими, здесь они казались превосходными. "Hello, I Love You" была выдержана в стиле “Дорз”, где звучала классическая тема Моррисона: “Асфальт стелется под ее ногами словно собака, выпрашивающая сахар”. К тому же Джим был в голосе и, похоже, с удовольствием исполнял эту песню. Тот отрывок из "Celebration of Lizard", что вошел в альбом под названием "Not to Touch the Earth" стал классикой “Дорз”. Заключительная строка “Я - Король-Ящер - Я все могу” станет со временем чем-то вроде альбатроса для Джима. “Король-Ящер” - так будет называть его пресса. Сам автор так раскрывает тему песни: “Ящерицу и змею объединяют подсознательные силы зла. Змея, даже если вы ее никогда не видели, всегда вызывает страх. Это - что-то похожее на зов темных, злых сил”.

Понимая, что его могут неправильно понять, Джим тут же поясняет: “Сходство им придает язык, я думаю, что люди поймут, что это не надо воспринимать всерьез. Если ты играешь в вестерне злодея, это всего лишь игра. Я не воспринимаю это всерьез... надо смотреть на это с иронией...”

Но настоящая ирония заключается в том, что все остальные действительно восприняли это всерьез.

Отзывы критиков на альбом были весьма благосклонными: “Новый альбом „Дорз"”, - писал Пит Джонсон из „Филадельфия Инквайрер", - это тот самый третий альбом, который для поп-групп считается несчастливым. Но „Дорз" удалось преодолеть этот барьер. Их первые альбомы были похожи друг на друга как по структуре, так и по настроению. Оба скорее гротескны, чем привлекательны. Но оба достаточно сильны, чтобы сделать „Дорз" самой популярной группой Америки. В альбоме "Waiting for the Sun" меньше шокирующего, отталкивающего, меньше мистификации. Ужас сменяется красотой, а причина успеха такой замены в их таланте и оригинальности”.

Сразу же после выпуска альбома “Дорз” вновь отправились на гастроли, хотя диск и не нуждался в рекламе. Апофеозом их выступлений стал концерт с группой “Ху” в нью-йоркском “Сингл Баул”, снятый на пленку для истории. Проводя новую политику общения со зрительным залом, чтобы развеять собственную скуку, Джим вызвал ту же реакцию в зале, что и три месяца назад в Чикаго - фанаты рвались на сцену, отбиваясь от полицейских, стулья разбрасывались в разные стороны, концерт пришлось остановить. Зато репутация “Дорз” как группы андерграунда, пошатнувшаяся было после выхода альбома "Waiting for the Sun", была восстановлена.

В сентябре и октябре группа совершила свое первое заокеанское турне в Великобританию, Данию, Западную Германию и Голландию вместе с “Джефферсон Эрплейн”. Но очень скоро “Эрплейн” отошли на второе место, а потом и совсем исчезли в шквале, который “Дорз” обрушили на Великобританию и всю Европу. Учитывая их весьма скромные показатели в рейтинге и наличие всего лишь одного хита "Hello, I Love You", это может показаться странным. Но в Великобритании был здоровый культ андерграунда, и “Дорз” легко завоевали популярность. “Гранада ТВ компани” даже воспользовалась выступлениями группы в “Раундхауз”, чтобы снять документальный фильм о социальной и политической стороне американского рока 1968 года.

Выступления в “Раундхауз” напомнили “Дорз” добрые старые времена в Сансет Стрип: Британская железная дорога арендовала для концертов железнодорожное депо, вмещающее 2500 человек, обстановку в зрительном зале можно было бы назвать “интимной и непринужденной”, а точнее сказать, зрители стояли плечом к плечу, и им на головы падала сажа. Для “Дорз” это было как раз то, что надо. Билеты на их четыре выступления были раскуплены с поразительной скоростью. Ко времени окончания гастролей в Великобритании их популярность была уже легендарной. Даже неудачно снятый фильм "Doors are Open" (“Двери открыты”), показанный по английскому телевидению, не испортил впечатления поклонников от группы.

“Здорово, что нам удалось попасть на телевидение, - считал Джим Моррисон, - но дело в том, что нac представили как политическую рок-группу, что дало бы им возможность для антиамериканских настроений, которые, как они полагали, мы должны были продемонстрировать, они продумали весь фильм раньше, чем мы приехали... но я все-таки считаю, что фильм получился потрясающий”.

Остальная часть европейских гастролей прошла с не меньшим успехом, и, самое удивительное, Джим за все время только один раз устроил публичный скандал. Это произошло в Амстердаме. Приняв даже для него слишком большую дозу стимуляторов, Джим начал бузить на сцене, сорвал выступление “Эрплейн”, а когда его “проводили” за кулисы, он отключился, и его отвезли в ближайшую больницу, а Рей, Робби и Джон остались, чтобы продолжить концерт в качестве трио.

В Лондоне поэтические искания Джима нашли поддержку в лице Микаэля Макклюра, американского поэта. Макклюр порекомендовал Джиму частного издателя, и первым человеком, которому Джим позвонил по возвращении в Лос Анжелес, был агент Макклюра.

Как прежде "Celebration of the Lizard", документальный фильм стремительно становился чем-то вроде белой вороны. Около 30000 долларов уже было истрачено на проект фильма, он был уже близок к завершению, но только один Джим придерживался мнения, что работу надо продолжать. Но все-таки работу над фильмом свернули, решив попытаться сделать что-либо из уже отснятого материала, а “Дорз” приступили к подготовке следующего альбома.

Получившийся фильм назвали "Feast of Friends" (“Праздник друзей”), и даже с большой натяжкой его нельзя было назвать шедевром. Названием послужила строка из стихотворения Джима, которая впоследствии войдет в самостоятельную большую композицию "American Prayer". Фильм делает попытку рассказать о “Дорз” на сцене и в жизни, но делает это столь вяло, что не спасает даже эпизод, отснятый Сингером Баулом, когда обезумевшая толпа штурмует сцену. Одной из несомненных причин неудачи фильма явилось то, что отдавалось предпочтение студийным записям в ущерб живому звуку, и это не могло не обеднить картину. Не помогают и сцены из закулисной жизни Моррисона, где он отдыхает, репетирует, импровизирует. Разумеется, в качестве исторического документа фильм бесценен. Что же касается его художественных качеств, то - увы - "Feast of Friends" получился настолько безликим, что даже при той нетребовательности к искусству, которая существовала в шестидесятые годы, он едва смог окупить расходы, связанные со съемками. Но на Джима фильм произвел сильное впечатление:

“Когда я впервые увидел фильм, я был прямо ошеломлен, ведь в то время, как я стою на сцене в качестве центральной фигуры, я вижу происходящее лишь со своей точки зрения. А в фильме я смог увидеть, как все происходит в действительности... Я вдруг понял, что я марионетка, которой управляет множество различных сил, о которых я имею лишь очень смутное представление”.

Однако события, происшедшие во время осенних гастролей, позволяют усомниться в искренности такого заявления. После двух первых относительно спокойных выступлений остальные концерты в Сент-Луисе, Кливленде, Финиксе и Чикаго сопровождались драками и буйством толпы. Казалось, что интерес к музыке ушел на второй план. Каждый пришедший на концерт ждет возможности увидеть Джима пьяным, в трансе, или как его будет усмирять полицейский, или как он будет подстрекать аудиторию к хулиганству - лучше, конечно, все вместе - и все были готовы поучаствовать в происходящем, если представится случай. Джим ничего не отрицал. Он так объяснял происходящее: “Это шутка, которая не преследует никакой цели”, или: “Это просто забава - мы забавляемся, полицейские забавляются, ребята забавляются. Это роковой треугольник”.

Робби смотрел на это совершенно иначе: “Меня всегда беспокоило, что рядом с нами во время концертов все время болтается полиция, готовая нас сцапать за любое неверное слово или движение... Мы постоянно были к этому готовы”.

С декабря началась работа “Дорз” над четвертым альбомом, одновременно группа давала концерты в Лос Анжелесском “Форуме”. Это произошло в пятницу тринадцатого числа. По всем приметам этот день не предвещал ничего хорошего. И по мере того, как шло выступление, все новые и новые знаки открыто говорили о грядущем несчастье. Публика не проявила интереса к китайской народной музыке, исполнителя песен кантри Джерри Ли Левиса приняли столь же нелюбезно, а “Свитуотер” догадались сократить программу и убраться подобру-поздорову, освободив место Джиму. Большинство зрителей в зале пришло, без сомнения, для того, чтобы посмотреть на Джима и все ожидали чего-то необыкновенного.

“Мы можем играть всю ночь, если вы хотите этого, - заявил Джим в середине действия, - но вам не это нужно, вам нужно что-то другое, что-то такое, чего вы раньше не видели, ведь так? Пожалуй, перебьетесь, мы пришли сюда играть и петь”.

И они продолжили свое выступление, Джим стоял неподвижно и самозабвенно пел. Зрители - и критики в том числе почувствовали себя обманутыми. Один музыкальный комментатор писал: “Они (фанаты) были взбешены тем, что их лишили главного развлечения - того момента, когда Моррисон что-нибудь выкинет”.

Бели у фанатов и были причины для сильных эмоций, то это последний сингл Дорз "Touch Me" из вышедшего уже альбома. Эта композиция в отличие от предыдущих была написана Джимом, а не группой, в ней была достигнута удивительная стройность музыкального звучания. К тому же в этот период Джим особенно большое внимание уделяет текстам песен, он не хочет, чтобы стихи уступали музыке. И нет ничего удивительного в том, что "Touch Me" довольно быстро заняла третье место в рейтинге и продержалась там 13 недель.

С января 1969 года “Дорз” стали выступать в Мэдисон Сквер Гарден и на других больших площадках, чем разочаровали своих старых поклонников, игнорируя тот факт, что концерты группы лучше проходят в более камерной обстановке. Кроме того, складывалось впечатление, что группа все меньше пытается приспособиться к тем изменениям, что происходили в рок музыке.

Популярность “Дорз” начала падать. Они были вместе уже три года и теперь оказались между двух огней: критика требовала изменений, называя это “ростом”, а основную часть фанатов вполне устраивала традиционная манера “Дорз”.

Следующая рекламная сорокопятка "Wishful Sinful" вышла в феврале, но ее качество не удовлетворило ни тех, ни других, поскольку в ней уже не было той слаженности, которая отличала их предыдущие композиции, но не было еще и роста. Песня заняла лишь 44-е место, что было наихудшим результатом “Дорз”, на какое-то время даже сложилось впечатление, что покупатели солидарны с критикой.

Февраль 1969 года стал решающим в жизни “Дорз”, хотя сделать этот вывод можно лишь теперь. Неудовлетворенность Джима тем, что “Дорз” все больше отходят от первоначальной концепции, все возрастала, он считал, что их музыка носит теперь просто развлекательный характер, и стал искать пути восстановить свои идеи, расширить свой творческий потенциал, ему казалось, что его работоспособность падает. Осенью 1968 года ему на глаза попалась статья о группе “Ливии Театр”, где говорилось: “...они не артисты, а люди, блуждающие в поисках рая, а рай они представляют себе как полное освобождение, они используют гипноз и защищают сегодняшний рай. Их присутствие и творчество находятся в прямом противоречии с такими представлениями, существующими в тоталитарном государстве, как закон и порядок”. Такое определение как нельзя лучше характеризовало саму группу “Дорз” периода 1967 года.

Прослышав, что “Ливии Театр” собираются приехать в университет Южной Калифорнии в 1969 году, Джим забронировал билеты на все их выступления. Он познакомился с музыкантами и обсуждал с ними технику исполнения. Их техника поведения на сцене не намного отличалась от той, которой пользовался прежде Джим, она заключалась в прямом диалоге с аудиторией, в поддержании реакции любыми средствами. Джим нашел в группе “Ливии Театр” не только реализацию собственных идей, но и их развитие, а, значит, и новый путь для творчества, и решил сразу воплотить все это на концерте в Майями Бич.

“Мне до смерти надоел тот имидж, который мне навязали и который я сам поддерживал, не отдавая в этом отчета”, - говорил Джим.

С самого начала день складывался чрезвычайно неудачно. Опоздав на оба рейса из Лос Анжелеса, Джим добирался до Майями через Новый Орлеан. Когда он наконец прилетел во Флориду, то был уже совершенно пьян. Концерт начался с опозданием на час, и с самого начала превратился в базар. Пытаясь найти отклик в зрительном зале, Джим обрывал одну песню и начинал другую, переругивался с публикой, но, не чувствуя нужной реакции зрителей, он становился все более агрессивным, его выпады становились все более вызывающими. Наконец, исполняя "Touch Me", он пошел на крайние меры... тогда-то и произошла легендарная “вспышка в Майями”.

“Все, что я помню, - рассказывает Робби, - это то, что ночь в Майями была действительно жаркой. Место, где мы выступали, больше подошло бы для политических митингов и собраний, чем для рок-шоу. Кондиционеров вообще не было, так что к тому времени, как мы вышли на сцену, зал представлял собой сумасшедший дом: подростки пили, курили и бог знает, чем еще занимались... Своего выхода мы ждали в раздевалке наверху, там было несколько полицейских, мы с ними шутили, смеялись и прекрасно проводили время. Наконец мы спустились и начали играть. Надо сказать, что у Джима было мрачное настроение... он поссорился со своей подружкой, и это усугубило положение. То, что потом случилось, трудно передать словами... Я должен признать, что это выступление было не из лучших, одну песню мы начинали три раза, прежде чем нам удалось исполнить ее до конца... Но ребятам в зале нравилось, и полицейские тоже развлекались - все смеялись и танцевали, - а потом в суде Джиму заявили, что он показывал публике свой член. Ну, лично я этого не видел, и Рей с Джоном тоже не видели, и ни на одной фотографии того концерта - а их было сделано двести или триста - нет ничего подобного”.

Джерри Хопкинс и Денни Супермен в своей книге “Никто не Уйдет Отсюда Живым” утверждают, что такого вообще не могло произойти, потому что Вине Тренор, гастрольный менеджер “Дорз” все время стоял за Джимом и держал его за брюки.

По свидетельству Рея, Джим сказал публике: “Ну, хватит! Вы пришли сюда вовсе не затем, чтобы слушать музыку, вы пришли, чтобы увидеть такое, чего вы еще никогда не видели, что-нибудь восхитительное, такое, чего вы больше нигде не увидете... Что бы мне сделать? А что если я вам свой фаллос покажу? Разве это не то, чего вы ждете?” и он вытащил рубашку из брюк так, что она болталась у него впереди, и он начал танцевать, то прикрываясь рубашкой, то приподнимая ее. “Вы его видели, видели, вот он, посмотрите, я показал его...” Комментарий Джима был кратким: “Мне было интересно, что из этого выйдет. Это было обычное любопытство”.

Трудно сказать, было ли это так, или нет, но концерт превратился в обыкновенную свалку. Когда на сцену ворвалась толпа, Джим исчез - то ли ушел сам, то ли его стащили со сцены силой - а охрана и остальные музыканты восприняли это как сигнал к отступлению, опасаясь, что сцена провалится под тяжестью людей. На следующий день группа отправилась на недельный отдых на Карибское море. По возвращении они намеревались продолжить работу над альбомом, прежде чем отправиться в новое турне весной.

Но в Лос Анжелесе было начато расследование, которое в конце привело к краху Джима Моррисона и группы “Дорз”. На всей истории лежат оттенок истерии, так что у простого обывателя могло сложиться впечатление, будто в марте в Майями произошел не обыкновенный рок-концерт, а серьезные общественные волнения. Было похоже на то, что прежде в Майями никогда не устраивались рок-шоу.

Крики общественного негодования не смолкали несколько дней. Все ждали очередного концерта “Дорз”, когда Джиму неожиданно предъявили обвинение в том, что он появлялся в общественном месте в непристойном виде, в богохульстве, пьянстве, разврате. Через двадцать четыре часа новость была на первых страницах всех газет.

Однажды Джим в шутку сказал: “Думаю, что мы группа, которую любят до ненависти, так было с самого начала... нас все презирают, а я этим наслаждаюсь. Почему? Не знаю! Думаю, мы существуем в своем собственном мире эгоизма, а людям это не нравится, они нас за это ненавидят”.

Вначале группа восприняла всю эту историю как шутку, и, услышав, что в Майями собираются устроить Съезд Поборников Нравственности, “Дорз” сразу же объявили о своем намерении созвать свой съезд в Калифорнии. Предполагалось, что устроители съезда прилетят в Лос Анжелес из Калифорнии для сбора пожертвований в пользу оскорбленных. Но очень скоро они поняли, что смеяться в принципе не над чем, предстоящее турне разваливалось на глазах, города, один за другим, аннулировали предыдущие договоренности, и через несколько дней не осталось ни одного города, пожелавшего бы принять их у себя. Еще большую обеспокоенность вызвал тот факт, что от записей “Дорз” отказались авиалинии и радиостанции крупнейших городов. Нечего и говорить, что пресса мгновенно ухватилась за эту тему, и очень скоро все те, кто даже никогда и не слышал о группе “Дорз”, тем паче о Джиме Моррисоне, стали буквально экспертами благодаря рассказам о “дикаре рока” во всех утренних газетах. А когда ФБР в конце марта выдало ордер на арест Джима на основании сомнительного обвинения в незаконном пересечении границы во время поездки на Каррибское море, стало уже не до шуток.

Надеясь на то, что все решится само собой, Джим добровольно явился в суд и был отпущен под залог в 5000 долларов.

Чтобы отвлечься от неприятностей, Джим с головой погрузился в проект нового фильма, который собирался снимать на собственной студии “Хайуэй Продакшн” (оборудование и съемочная группа остались от фильма “Праздник Друзей”). Кроме того, он собирался опубликовать свои две книги “Боги” и “Новые люди”. Хотя книгу “Боги” часто преподносят как поэзию, но на самом деле это скорее кинематографические сценарии, совершенно непрофессиональные, соединенные несколькими стихотворениями. Если в 1969 году это и могло представлять какую-то ценность, то сейчас эти произведения воспринимаются как претенциозный бред ученика шестого класса высшей школы. Книга “Новые люди” не могла поднять авторитета ни Джима, ни группы “Дорз”, в ней смешались поэтические направления шестидесятых годов, но форма выражения столь пространна, что книга не может быть названа ни глубокой, ни значительной. Пожалуй, секрет поэзии Джима в том, что ее невозможно оторвать от концертного исполнения и перенести на печатный лист.

“Поэзию Джима не обязательно записывать, - считал Рей. - Я всегда воспринимал его как последователя классических греческих традиций, человеком, который выходит на сцену и декламирует свои стихи под ритмичный стук. отбиваемый руками или ударными инструментами, или под собственный ритм стиха. В поэзии Джима всегда присутствовал внутренний ритм”.

Пока Джим с увлечением занимался фильмом и книгами, остальные музыканты группы записывали новый альбом, расчитывая, что позднее Джим на их музыку сможет записать вокальную партию, если захочет.

В мае вышла третья сорокопятка группы Дорз. "Tell All the People", на которой особенно сильна партия духовых инструментов, так что ее можно скорее принять за группу “Чикаго”. И хотя музыка звучит в неплохой аранжировке, на пластинке заметен налет прежних размышлений, что отличает ее от новой манеры группы. Диск не поднялся выше пятьдесят седьмого места. Поклонники “Дорз” с удивлением обнаружили, что автором трех последних композиций диска является Кригер, и у них были все основания поинтересоваться, чем это так занят Джим Моррисон, что даже не записывает пластинок.

Альбом "The Soft Parade" вышел в июне, и критика встретила его единодушным презрением. Некоторые песни этого альбома, такие, как "Do it" претендовали на звание худших песен “Дорз”, другие - "Touch Me" и "Tell All the People" страдали чрезмерно перегруженной инструментальной частью, сомнительными стихами и тем, что там совершенно не было присутствия Джима Моррисона, а композиция "Easy Ride" хоть и привлекла внимание Джима, но не до конца выдерживала его стиль. И только "Shaman's Blues" соответствовала прежним стандартам “Дорз” как по восприятию, так и по исполнению.

"The Soft Parade" спасла от провала одноименная композиция, одна из лучших работ Моррисона как в музыкальном отношении, так и с точки зрения стихов.

Самую точную оценку альбому дал Джим Моррисон: “Он как-то вышел из-под контроля, на него ушло очень много времени. Мы растянули его на девять месяцев... Альбом должен быть как книга, состоящая из рассказов, он должен быть однородным”.

Конечно, неудачу альбома можно было бы объяснить сложными условиями, в которых он создавался, но ведь два сингла из него вышли еще до инцидента в Майями, просто Джим был слишком поглощен своими стихами и фильмом, а “Дорз” почивали на лаврах и не пытались поднять планку.

Альбом обошелся группе в 80.000 долларов, и чтобы покрыть расходы, группе необходимо было вернуться к концертной деятельности. Наконец, спустя примерно три месяца после инцидента в Майями, группа наконец-то получила подтверждение на несколько выступлений с условием, что они получат согласие спонсоров, “отцов” города и ревнителей нравственности с точки зрения моральной благонадежности. Неожиданным образом эти меры дали положительный результат, шоу группы стали более сжатыми, лучше скомпонованными и приобрели большую музыкальную выразительность. В течение всего лета “Дорз” выступали часто, но на их концерты приходило меньше зрителей, и постоянно существовала угроза, что Джим может опять перейти рамки дозволенного. Перед одним из концертов за кулисами группу поприветствовал шериф. Помахивая бумажками, он заявил, что у него есть постановление на арест каждого из них, а подпишет он их или нет, будет зависеть от того, как они себя поведут во время выступления.

Радостным освобождением от столь навязчивой опеки стали для группы концерты в Мехико Сити в конце июля. И исполнение, и реакция аудитории были выше всяких похвал.

Но в США отношение к ним не изменилось, по-прежнему существовали трудности с организацией выступлений. Спонсоры аннулировали заключенные ранее контракты.

Состоявшиеся в конце июля выступления в Лос Анжелесе были первыми серьезными выступлениями после долгого перерыва. Это были грандиозные шоу. Надеясь покрыть расходы, связанные с альбомом "Soft Parade", “Электра” записала отдельные фрагменты для будущего “живого” альбома “Дорз” (среди групп такие альбомы редко пользовались популярностью, но хорошо раскупались). “Дорз” продемонстрировали мелодичную инструментальную аранжировку, эффектно оттеняющую вокал Джима. Концерты имели огромный успех. Это же подтверждала пресса: “Концерты „Дорз" можно расценивать как нечто неординарное. Люди приходят не только для того, чтобы послушать музыку, но и чтобы посмотреть на „Дорз", они всегда непредсказуемы”.

Толпы людей осаждали театр. Правда, их интересовала не только музыка. Зрителям не терпелось увидеть человека, которому было предъявлено обвинение в аморальном поведении, они спорили, сможет ли он вообще выйти на сцену, поскольку к этому периоду в общественном сознании окончательно сложился имидж Джима - безнадежного алкоголика. Но Джим выходил на сцену. Его манера исполнения изменилась, его не устраивал стереотип рок-певца, его исполнение приняло форму размышлений вслух. Именно эта отстраненность формы исполнения “Дорз” вызвала нарекания одного из обозревателей “Л. А. Тайме”, который считал, что пение Джима “весьма посредственно, это шаг назад”, что клавишные Рея звучат “как в балагане”, а Джон на ударных “стучит вдохновенно, но техника оставляет желать лучшего”, и только игра Робби “отличается вкусом и фантазией, как всегда”. Но “Л. А. Тайме” можно заподозрить в предвзятости, поскольку остальные отзывы о концертах были откровенно восторженными. Публика приветствовала возвращение “Дорз”, “полностью реабилитированных после злополучного инцидента в Майями”. В прессе появилась масса статей, больших и маленьких, о группе “Дорз”, среди обилия материала можно выделить интервью Джима Моррисона для “Роллинг Стоун”, автор интервью Джерри Хопкинс. Это интервью, возможно, одно из самых ярких интервью с рок-музыкантом, в котором был затронут широчайший спектр самых разнообразных вопросов, от истории группы “Дорз” до вопросов религии и морали. Там же Джим разъясняет свою теорию потребления алкоголя, ставшую ныне легендарной: “До определенного момента вы себя полностью контролируете. Сделать или не сделать следующий глоток, зависит только от вас... Я думаю, в этом и есть разница между самоубийством и медленной капитуляцией”. Интервью заканчивалось новой большой поэмой Джима, у которой пока не было названия, она превосходила все стихотворения, вошедшие в сборник “Новые люди”. Но, возможно, самое большое удовольствие Джиму доставило то, что автор статьи в конце страницы написал “Джеймс Дуглас Моррисон (поэт)”.

Остаток лета Джим посвятил обсуждению проекта нового художественного фильма и подготовке материала для записи нового альбома. Работу над фильмом он начал еще весной, но по различным причинам дело не продвигалось дальше сценария, фильм назывался "HWY". Критика, обрушенная на “Дорз” и Джима, дала Моррисону новый импульс. Возможно также, что неудавшаяся попытка создать фильм, убедила его в том, что только в музыке он сможет выразить свои мысли и чувства.

Юридические формальности и дело в Майями продолжали доставлять беспокойство. В конце ноября Джим вынужден был вновь предстать перед судом с прошением о признании его невиновным и вновь был отпущен под залог 5000 долларов. Судебное разбирательство должно было состояться в апреле будущего года. Но через несколько дней в Финиксе, куда Джим отправился послушать выступление “Роллинг Стоунз”, Джима и тех, кто с ним был, арестовали прямо в самолете. И хотя его поведение во время полета нельзя назвать безупречным, в другое время это не вызвало бы столь пристального внимания, однако над ним еще не рассеялись черные тучи Майями Бич. Кроме того, в тот период участились случаи угонов самолетов, и новый закон предусматривал суровые меры наказания за нарушение правил полета, вплоть до 10 лет тюремного заключения, а также большой денежный штраф. В соответствии с этим законом ему и было предъявлено соответствующее обвинение, а также его обвиняли в постоянном пьянстве и нарушении общественного порядка.

К счастью, у Джима не оставалось времени для долгих переживаний: группа записывала следующий альбом. На сей раз работа шла довольно легко, если бы только Джим не тратил на запись каждого вокального фрагмента по несколько часов. Фильмы "Feast of Friends" и "HWY" не получили хороших отзывов критики, но на фестивале Атланта Интернешнл фильм "Feast of Friends" получил золотую медаль. Музыканты группы “Дорз” настороженно относились к каждому новому фильму, считая, что это отвлекает Джима от музыки.

Чтобы продолжить работу над новым альбомом, нужны были средства, а устроить выступления оставалось все такой же трудной задачей, наконец “Дорз” удалось дать два концерта в “Фелт Форум” в Нью-Йорке, отзывы на которые были весьма положительными. “Дорз” все еще могли продемонстрировать на сцене высокий класс.

Новый альбом группы "Morrison Hotel", вышедший в следующем месяце был выдержан в традиционном стиле “Дорз”, если не считать некоторых недоработок. В него вошли такие композиции, как "Waiting for the Sun", где “Дорз” порадовали слушателей отточенной манерой и прекрасным вокалом Джима; "Peace Frog" также несла классические черты “Дорз”, речитатив Джима прекрасно вплетается в общую картину, отражающую Америку шестидесятых, и впечатляет строка “Кровь на улице города Нового Рая”, как одна из наиболее запоминающихся. "Blue Sunday" в сравнении с другими песнями, несколько скучна, а аллегория композиции "Ship of Fools" несколько натянута, но музыка компенсирует практически все погрешности текстов. Общее впечатление от альбома было таково, что “Дорз” решили вернуться к первоначальной форме исполнения, оставив попытки искать новое направление. Именно так и отреагировала критика. Единственным голосом в защиту этого направления был журнал “Роллинг Стоун”. Но среди разных оценок альбома было и такое мнение, высказанное Брюсом Харрисом из “Джазз Поп”: “Пятый альбом „Дорз" совсем не такой, как кажется. И каждый, кто скажет вам, что они вернулись к старому доброму рок-н-роллу, вероятно, наслушался блюзов. Действительно, в "Morrison Hotel" „Дорз" восстановили утраченное мастерство, но в их руках магия рок-н-ролла всегда была наполнена жизнью и не нуждалась в специальной отделке. Все альбомы „Дорз" глубоко автобиографичны... "и "Morrison Hotel" - это действительно альбом об Америке... и можно не сомневаться, что это одно из краеугольных событий в музыкальной жизни рока 70-х годов”.

Альбом пользовался широким покупательским спросом и занял в рейтинге 4-е место, где и оставался в течение 6 месяцев. Это был хороший показатель, тем более учитывая тот факт, что “Дорз” впервые нарушили традицию и не выпустили к своему альбому ни одного сингла. (Интересно, что альбом был также известен под названием "Hard Rock Cafe" - это название второй стороны диска, “Электра” считала, что именно это название должно стоять на обложке).

В следующем месяце вышел сингл "You make Me Real Roundhouse Blues", который с трудом вошел в число пятидесяти лучших. Но это не слишком беспокоило Джима, т.к. в конце марта он должен был предстать перед судом в Финиксе по обвинению, предъявленному ему в ноябре 1969 года. Суд был настоящим фарсом, стюардесса, главный свидетель обвинения, все время путалась в показаниях и не могла с определенностью сказать, что делал Джим, а что его два приятеля, также находившихся в самолете. В конце концов Джима признали виновным лишь в словесном оскорблении и угрозе физической расправы, тогда как более серьезные обвинения по гражданскому иску были отклонены. Но слушание дела было перенесено, поскольку на последнем заседании суда свидетельница решила изменить свои показания.

В это же время выходит книга Моррисона “Боги” и “Новые люди” в твердой обложке. Это радостное событие озарило жизнь Джима некоторой надеждой. Однако о Майями еще не забыли, запись “живого” альбома была лишь в проекте, давление на “Дорз” усиливалось. Все это вызывало у музыкантов предчувствия самого мрачного свойства.

И не напрасно. Это произошло в Бостоне. Во время выступления “Дорз” администрация концертного зала решила остановить слишком затянувшееся шоу и выключила микрофоны. Все, кроме микрофона Джима, к сожалению; а он в это время совершенно недвусмысленно поделился с залом своими мыслями по поводу случившегося. Следующее шоу “Дорз” было аннулировано.

Но на этом несчастья не кончились. Когда все обвинения с Джима уже были сняты, свидетельница почему-то решила вернуться к своим первоначальным показаниям. К тому же судебное разбирательство перенесли с апреля на август. С одной стороны, это было неплохо, поскольку у адвоката Джима появлялась возможность более тщательно подготовиться к защите, а с другой стороны, Джима это угнетало, он не мог не думать о предстоящем процессе постоянно. Он начал открыто заявлять о своем намерении уехать в Париж, этот центр художников и артистов, который давно привлекал его внимание.

Джим отбыл в Париж еще до суда в Майями после того, как договорился с компанией МГМ о совместных съемках двух фильмов. По пути в Европу Джим задержался в Нью-Йорке, чтобы передать студии “Электра” записи выступлений группы для “живого” альбома. К этому периоду относится самая эксцентричная из его выходок. Остановившись у Патриции Кеннели, редактора журнала “Джазз энд Поп”, который на протяжении многих лет благоприятно отзывался о группе “Дорз”, Джим вдруг решил на ней жениться. Эта церемония не была обычной свадьбой, и вряд ли брачный контракт имел законную силу; все это больше напоминало шабаш, ведь Патриция являлась действительным членом нью-йоркского общества ведьм. В следующую субботу Джим с одним из своих друзей уехал в Париж, где в промежутках между запоями он осматривал достопримечательности, как обычный турист. Следующие две недели он провел в Испании и Северной Африке. В Лос Анжелес он вернулся как раз к моменту выхода альбома "Absolutely Live". Джим так отозвался об альбоме: “Думаю, что это подлинное свидетельство одного из хороших концертов. Не то, чтобы он был безумно хорош, но это живая картина того, что мы делаем во время удачных выступлений”. Правда, альбом содержал фрагменты трех разных шоу, проходивших в Лос Анжелесе, Нью-Йорке и Филадельфии. Обычно в альбомах такого сорта бывает много накладок, и этот альбом - не исключение. Чтобы сгладить впечатление, создатели альбома вводят много нового материала. В данном случае это - вполне приличная импровизация "Love Hide", очень сексуальная "Build My Woman", а также "When the Music is Over", которую не испортили обращения Джима к зрителям типа: “Разве так нужно вести себя на рок-концерте?” и “Вы не хотите такое слушать еще полчаса?”, что относилось к игре Рея. Еще Джим развлек слушателей обещанием “показать что-то особенное... да нет, не то!”, намекая на инцидент в Майями. “Что-то особенное” оказалось песней "Close to You". К сожалению, партия Рея в ней была весьма посредственной.

В альбом вошла также легендарная композиция "Celebration of the Lizard", наконец-то представленная в полном варианте. Композиция в сжатом виде представляла все основные темы и идеи Джима. И хотя о точки зрения музыки все фрагменты отличаются друг от друга, но в сценическом исполнении они получили единое интересное звучание. Финал Джим исполняет совершенно обычным голосом без эмоционального напряжения, но, учитывая, что вся песня-поэма длится 20 минут, ее и невозможно было закончить иначе. Завершает альбом композиция "Soul Kitchen", исполненная в приемлемо приподнятом духе.

Как и ожидалось, альбом был хорошо принят и занял в рейтинге восьмое место. По иронии это произошло на следующий день после вылета Джима в Маяйями, где наконец-то должен был состояться судебный процесс. Интересы Джима представлял адвокат Макс Финк, который защищал его в Филадельфии. Финк подготовил длинную речь, в которой он намеревался доказать, что поведение Джима в тот вечер было вполне в духе современности. В целом, это был очень впечатляющий документ, читая который Джим и сам почти поверил, что у него есть шанс выиграть дело, тем более, что в Финиксе Максу удалось его отстоять. “Знаете, я начинаю верить, что меня могут признать невиновным”, - сказал он своим друзьям из “Дорз” перед началом суда. Это было довольно смелое заявление, учитывая тот факт - о котором Джим не мог не знать - что в ноябре должны состояться перевыборы судей, и оправдательный приговор противнику истэблишмента не мог не сказаться отрицательно на судьбе судьи. Процедура первого дня не заняла много времени. Судья Гудмен решил, что этот день слишком насыщенный и отложил разбирательство еще на два дня. Заседание было назначено на среду, 12 августа. Тогда присяжные и вынесли свой приговор, сильно пошатнувший обретенную Джимом уверенность. “Лос Анжелес Фри Пресс” так прокомментировала события:

“Во Флориде присяжных вдвое меньше, но, очевидно, они вдвое добросовестнее. К тому же, они вдвое старше, чем где бы то ни было; самому молодому сорок два, и можно предположить, что они судят предвзято каждого, кому меньше тридцати”.

Адвокат Джима потребовал отвода состава присяжных, мотивируя это тем, что они не смогут смотреть на Джима как на ровню. Судья принял протест и отложил слушание до следующей недели. В понедельник суд в том же составе заслушал формальное обвинение, речь защитника и показания свидетелей. У Джима вновь появилась надежда, когда Макс подверг свидетелей перекрестному допросу и сразу же обнаружил явные несоответствия в их показаниях. Однако шестого свидетеля запутать было невозможно, именно по его жалобе было возбуждено дело, и даже Максу Финку не удалось найти убедительных доводов, чтобы опровергнуть его обвинения. Свидетеля звали Роберт Дженнингз, и он был убежден, что Джим в течение пяти - восьми секунд обнажался перед публикой. Во время выступления этого свидетеля всплыл интересный факт: и он, и другие члены его семьи работали в государственной адвокатуре. По этому поводу одна из газет Лос Анжелеса написала: “Благодаря существующему в Майями правосудию все мы сможем очень скоро увидеть нашего друга Джима Моррисона, солиста группы “Дорз”, за решеткой... суд над ним - это очередная попытка истэблишмента разрушить нарождающую новую культуру; все то, что истэблишмент не может узурпировать, он либо подавляет, либо уничтожает”.

Следующий день, четверг 20 августа, официально был выходным, но поскольку у “Дорз” были выступления в пятницу и субботу, судья Гудман согласился продолжить работу, а затем сделать перерыв до вторника. Еще один свидетель заявил, что ничего такого не видел. и в подтверждение его слов было представлено около 150 снимков, вполне невинных. И тогда судья огласил постановление суда, в соответствии с которым запрещалось свидетельствовать о допустимых нормах поведения в обществе, что подрывало стратегию защиты Финка, и адвокат попытался обжаловать это постановление, но тщетно, судья Гудман был непреклонен. Будущее Джима представало в мрачных красках.

Во вторник после выступлений в Калифорнии “Дорз” вновь были в Майями, чтобы выслушать показания еще четырех свидетелей-полицейских, каждый из которых подтверждал, что во время концерта в тот вечер либо видел какой-нибудь непристойный жест, либо слышал какое-нибудь неприличное слово. На следующий день Джим дал согласие на просмотр пленки с записью концерта. Вряд ли это было мудро, учитывая возраст, политические взгляды и географическую принадлежность присяжных; возможно, эта пленка и решила его судьбу.

Из-за судебного процесса в Майями пострадало второе турне “Дорз” по Европе. Правда, им удалось выступить на втором фестивале Айл оф Уайт. “Дорз” никогда не любили выступать под открытым небом, но учитывая критическую финансовую ситуацию, у них не оставалось выбора. 29 августа они выступили на сцене перед толпой в полмиллиона человек. Выступление было не самым удачным, и Джим с готовностью признал это.

“Вчера у меня был не очень приятный вечер: я только сошел с трапа самолета - и мне сразу же выступать”. И добавил: “Я могу понять, почему людям это нравится... Думаю, что тот, кто говорит, что время больших фестивалей прошло, что они отжили свой век, не прав. Я полагаю, что они приобретут огромное значение года через 3-4, может быть, через 5 лет. В то же время я уверен, что все это очень романтично. Когда я смотрел фильм о Вудстоке, у меня сложилось впечатление, что группа молодых паразитов кормится там три или четыре дня. Они напоминали недоумков, ставших жертвой этой культуры... но, может быть, виноград был зелен, меня-то там не было, даже в качестве зрителя. Так вот, я думаю, даже если там не было порядка и не получилось того, на что они рассчитывали, это все-таки лучше, чем ничего, и я уверен, что многие из этих людей увозят с собой в свои города миф, и для них это не прошло даром”.

В этих высказываниях прослеживается естественный прогресс взглядов Джима на политику и революцию, но ни на секунду не забывая о Майями, Джим предпочел быть более сдержанным:

“Я не хочу много говорить, потому что не изучал политику подробно, это правда. Просто мне кажется, что необходимо находиться в революционном состоянии постоянно, иначе вы пропали. Это должно быть чем-то постоянным, это не значит, что нужно все изменить... но это должно быть ежедневно”.

К тому же Джим поделился своими планами на будущее:

“Я бы хотел основать журнал или газету в Лос Анжелесе, но я бы занялся этим только в том случае, если бы я смог полностью финансировать это дело, чтобы не заниматься рекламой... один из таких небольших журналов типа брошюр, наподобие тех, что выпускают сюрреалисты и дадаисты”, и уж совсем удивительным образом он прокомментировал тот судебный процесс, который шел над ним:

“В самом деле, это просто прелесть - пройти через все то... что вы имеете возможность наблюдать”.

Но при кажущемся безразличии Джима он был крайне обеспокоен тем, что его ждет, он не мог не думать о том, что его выступление в “Айл оф Уайт” может оказаться его последним выступлением на сцене. В среду 2 сентября заседание суда продолжило свою работу, и перед тем, как вызвать свидетелей со стороны ответчика, защита Джима предложила признать невиновность подсудимого на том основании, что приведенные факты противоречивы и сомнительны. Это был очень слабый шаг со стороны защиты, и когда предложение было отклонено, это ни у кого не вызвало удивления. А поскольку система защиты нарушилась судебным постановлением. Максу Финку ничего не оставалось, как представить ряд свидетелей, которые могли бы противостоять обвинению. Их показания были не менее убедительны, чем показания свидетелей обвинения, и было похоже, что следствие заходит в тупик. После длительного перерыва и заслушивания еще около дюжины свидетелей, включая самих “Дорз”, суд удалился на совещание, чтобы по возвращении через два с половиной часа снять с Джима обвинение в непристойном поведении и пьянстве, но признать виновным в богохульстве. Вопрос о появлении в общественном месте в неприличном виде в тот день так и не был решен... А на следующий день он был признан виновным и по этому пункту. Залог составил 50000 долларов. Приведение приговора в исполнение было назначено на октябрь. Конечно, Джим не мог не догадываться о том, каким будет исход, но тем не менее он был ошеломлен.

Сообщение о смерти Джими Хендрикса - на следующий день после оглашения приговора - лишь усугубило депрессию Джима, оказывается они с Джими в начале 1970 года вместе записывали Blues, где звучала пророческая строка: “Проснулся однажды утром (оказывается, я уже умер”), а через несколько недель стало известно о смерти Дженис Джоплин, которая также была близким другом Джима, что не могло не отразиться на настроении Джима.

В конце октября Джим приехал в Майями. Как и ожидалось, Джиму присудили максимальное наказание: штраф в 500 долларов и 6 месяцев тяжелых работ с отбыванием срока наказания в тюрьме во Флориде. Этот судебный процесс повлиял на отношения “Дорз” со студией “Электра”, и они сделались еще более натянутыми после выпуска альбома “13”. Компания хотела обеспечить альбому хороший спрос на традиционном рождественском рынке и предполагала, что благодаря этому альбому "Absolutely Live" также будет лучше раскупаться (несмотря на высокие показатели в рейтинге, спрос на него был слабым).

“Мы совершенно не хотели делать эти альбомы - мы вообще не хотели иметь к ним никакого отношения”, - говорил Рей. Тем не менее, альбом “13”, названный по количеству дорожек, получился хорошего качества, с удачным подбором материала и прекрасно скомпонованный. Но в рейтинге он занял лишь 25 место и не очень хорошо раскупался.

Словно в знак протеста, “Дорз” приступили к репетированию песен для нового альбома, последнего по контракту с компанией “Электра”. Они сделали его довольно быстро, поскольку большинство песен было написано раньше. Но когда “Дорз” пригласили на прослушивание Пола Ротшильда, то он, ко всеобщему удивлению, заявил, что не станет выпускать альбом из-за того, что материал, исполнение и общее впечатление ниже среднего уровня.

Пол Ротшильд рассказывал об этом так: “Группа репетировала, пытаясь скомпоновать новый альбом. Я сходил на несколько репетиций, Джим особенно скучал... он совершенно не мог собраться. Я сказал: „Этот альбом провалится". И однажды я пришел в студию и сказал: ,,Послушайте, мне скучно... Я вас всех люблю, парни, но мне кажется, что больше вы ничего не сможете сделать для меня, а я для вас. Мне бы хотелось, чтобы и вы, и я не остались без работы. Почему бы вам не заняться теперь самим выпуском альбома?"”

Робби вспоминает об этом по-другому: “Мы поняли, что после четырех или пяти альбомов мы уже нашли свое звучание в студии, и Пол больше не мог сказать нам ничего такого, чего бы мы сами не знали. Ему, как продюсеру, уже нечего было добавить к нашей работе”.

“Дорз” решили записать альбом вместе с инженером звукозаписи Брюсом Ботником и, что особенно важно, сделать это в репетиционном зале, находившемся под офисом “Дорз”.

“Это было возвращение к старым временам, к нашим истокам, - вспоминает Рей. - Мы принесли микрофоны и записывающую аппаратуру прямо в репетиционный зал. Мы пригласили Джерри Шеффа (бас-гитара) и Марка Бенно (ритм-гитара) - раньше у нас никогда не было бас-гитариста - и нас стало шестеро. Песню "L. A. Woman" мы записывали „живьем": Джим пел, а мы играли. Там минимальное количество звуковых наложений; по-моему, только фортепианный проигрыш, - в остальном песня звучит так, словно исполняется со сцены. Поэтому она звучит так свежо”.

Джим разделял его энтузиазм: “Наконец-то я делаю блюзовый альбом”. С увлечением работая над новым альбомом, Джим, тем не менее, не оставлял идеи создания фильма, но дело так и не пошло дальше сценария, разговоров и пьянства.

8 декабря 1970 года, день, когда Джиму исполнилось двадцать семь лет, стал событием, благодаря которому поэзия Джима стала легендой. По какой-то причине Джим отказался от пьяного дебоша и решил отметить этот день благим делом. Он решил записать свои стихи на пластинку. Это было большой удачей, поскольку дало нам возможность услышать стихи Моррисона в их первоначальном свободном звучании, а не как театральное представление или сухой напечатанный текст. Все стихотворения, которые он в тот вечер читал в “Виллидж Рекордерз”, кроме "American Prayer", были ранее опубликованы. Во время записи Джим отбивал ритм на тамбурине, чтобы выделить слово или фразу, и увлек этим зрителей. Фрэнк Лис-циандро объяснил, в чем причина различия между напечатанными стихами Джима и его декламацией:

“Он использовал слова не с точки зрения их логики, а в соответствии с их эмоциональным воздействием... Он использовал слова, чтобы нарисовать огромную картину чувств. Я ощущал себя пловцом в глубоком море, и все шло прекрасно, пока я бездумно отдавался увлекавшему меня потоку слов, но стоило мне попытаться вникнуть в значение слов - и я мгновенно оказывался под водой”.

Хотя Джим к концу записи все больше и больше пьянел, его радость от сознания того, что на пленке останется то, что он считал своим призванием, возрастала. Он был так счастлив, что даже забыл о своем решении больше не выступать со сцены и согласился дать концерты в Далласе и Новом Орлеане.

О том, что публика действительно хочет видеть группу на сцене, свидетельствовал тот факт, что 12 тысяч билетов, по 6 тысяч на каждое шоу, были распроданы в Далласе молниеносно. Концерт прошел хорошо, и “Дорз”, и особенно Джим чувствовали, что вновь нашли свой путь. Однако радость продолжалась всего двадцать четыре часа, а в Новом Орлеане 12 декабря 1970 года музыка смолкла. В этом была какая-то тайна. Может быть, Джим растратил все свои силы в Далласе.

Вот что рассказывает Рей: “В тот вечер это все видели. Джим просто... потерял всю свою энергию посреди выступления. Буквально, можно было видеть, как силы покидают его; он повис на подставке для микрофона и совсем пал духом. Под конец он был как выжатый лимон, по-моему”.

Зимой 1970/71, пока “Дорз” завершали новый альбом, Джим снова отвлекся на другое. Он вел переговоры со студией “Электра” о возможности выпуска своего поэтического альбома, а также с издательством “Саймон энд Шустер” об издании книг “Боги” и “Новые люди” в бумажном переплете. В то же время Джим неофициально обсуждал кинематографические и театральные планы со своими друзьями по УКЛА Лэрри Маркусом и Фредом Мироу, что было довольно странно, поскольку Джим собирался на какое-то время уехать из Америки. Он собрался в Париж для продолжительного отдыха.

За несколько дней до того, как улететь в Париж навстречу к своей смерти, Джим сделал свое последнее заявление для прессы: “Для меня это никогда не было действом, так называемым представлением. Это была жизнь и смерть, попытка поговорить, ввести людей в мой мир мысли”.

Рей свидетельствует: “Джим уехал в Париж как раз тогда, когда мы работали над компоновкой "L. A. Woman". У нас оставалось не более двух песен, когда он сказал: „Знаете, что, здесь все идет отлично, может быть, вы сами все это закончите? А мы с Пэм хотели бы съездить в Париж на некоторое время". Мы сказали: „О'кей, поезжай, развейся, расслабься, и ничего не бери в голову. Пиши стихи"”. Джим рвался в Париж, чтобы там окунуться в артистическую среду, уехать подальше от Лос Анжелеса, рок-н-ролла, прессы, постоянно гоняющейся за сенсациями. “Желтая”, пресса буквально охотилась за Джимом, и это его раздражало. Он очень устал. Ему надоело быть Королем-Ящером. Он был поэтом и артистом и не желал, чтобы в нем видели “короля оргазмного рока”, “короля кислотного рока”.

Он чувствовал, что все эти титулы, которыми его награждает публика, совершенно не соответствуют тому, чем занимаются “Дорз” и что они хотят выразить.

Одной из причин, по которой Джим уехал в Париж, было то, что больше он не мог соответствовать той легенде, которую сам помог создать.

Джим уехал в Париж, где собирался писать, может быть, набросать проект нового фильма, Агнесса Варда хотела с ним переговорить о съемках художественного фильма; Джекис Демис и Стив Маккуин тоже предлагали ему сделать какие-нибудь фильмы. Джиму хотелось сменить обстановку, глотнуть свежего воздуха, отдохнуть. Контракт со студией “Электра” истек. “Дорз” могли бы подписать новый контракт с какой-нибудь другой студией, но в тот момент они еще не были уверены, что хотят записывать пластинки. Они были свободны и еще не продумали планы на ближайшее будущее. “Дорз” решили сделать долгую паузу в работе, определиться, и Джиму совершенно не обязательно было находиться вместе с ними. Так что когда Джим заявил, что собирается в Париж, ребята ответили: “О'кей, увидимся позже...” Это был их последний разговор.

В том месяце, когда Джим уехал в Париж, где его уже ждала Памела, вышел первый в том году сингл “Дорз”. "Love Her Madly" /"You need meat"/ Don't Go no Further стал одним из лучших синглов “Дорз”, несмотря на не очень запоминающуюся вторую сторону, на которой Рей пел блюзы; он занял 11 -е место в рейтинге.

В апреле “Дорз” не только выпустили первый в этом году студийный альбом группы, но и повторный выпуск четырех своих хитов в форме двух синглов Light My Fire /Love Me Two Times и Touch Me/ Hello, I Love You. “Электра”, похоже, не собиралась возобновлять с ними контракт и пыталась выжать все возможное из уже имевшегося материала. Однако ни один из синглов не занял каких-либо мест в рейтинге.

А вот выпущенный в апреле 1971 года альбом "L. A. Woman" быстро раскупался и, что еще важнее, получил полное одобрение критики. “Роллинг Стоун”, самый влиятельный журнал того времени, прежде далеко не всегда публиковавший лишь восторженные отзывы о “Дорз”, писал: “Это самый замечательный альбом „Дорз" (включая и их первый) и лучший альбом года”.

Уверенность Джима в том, что наконец-то он делает альбом блюзов, полностью подтвердилась. Песня, по которой назван альбом - это классика “Дорз”. Она начинается партией басов, к которой потом присоединяется фортепьяно и гитара Робби, музыка прекрасно помогает расставить все акценты в вокальном исполнении Джима, его голос звучит чуть-чуть грубовато, но это уместно. "L. A. Woman" отчасти продолжает тему "Soft parade". Обе песни - о Лос Анжелесе, но если первая являет собой как бы взгляд со стороны, то вторая - это восприятие человека, прожившего здесь годы.

Интересна завершающая песня альбома "Riders on the Storm", в ней есть не сразу уловимая внутренняя напряженность, усиленная записью раскатов грома. Первые же ноты создают атмосферу ранних “Дорз”, грозную, но уютную. Во втором куплете возникает образ из фильма Моррисона "HWY", наличие других автобиографических элементов, разбросанных по всему альбому, создают впечатление, что это - их финальное заявление. Такое же чувство возникло и у Джерри Хопкинса, который в хронике “Дорз” писал: “После выхода "L. A. Woman" у Джима ничего не осталось для новых альбомов, и он решил, что это самая подходящая возможность для него уехать из Лос Анжелеса”.

Весь альбом имел эффект живого звучания. Этому во многом способствовало то, что несколько вокальных и инструментальных фрагментов вставили просто для ритма.

Этот альбом, кстати, раскрывает одну из причин, по которой группа решила вернуться к технике записи “вживую” за один прием. Песню "Back Door Man" Джим начинал ворчанием и мычанием, когда же пошли стихи, стало совершенно очевидно, что Джим успел опорожнить бутылку и теперь изо всех сил старается не завалить песню окончательно. На примере "Back Door Man" представлялось весьма сомнительным, что Джим сможет повторить композицию два-три раза.

С выпуском альбома "L. A. Woman" заканчивались и все отношения с компанией “Электра”, предусмотренные контрактом. Но огромный успех альбома позволял предполагать, что несмотря на некоторое охлаждение в отношениях “Электра” и “Дорз”, сотрудничество будет возобновлено. Да и такие крупные компании как “Атланта” и “Коламбия” делали попытки заинтересовать “Дорз” своими предложениями. Но “Дорз” не собирались принимать никаких решений до возвращения Джима. И теперь можно лишь гадать, в каком направлении могла бы быть продолжена их деятельность. Во всяком случае, никаких доказательств того, что “Дорз” собираются расстаться с компанией “Электра”, нет. Иначе зачем бы стал Макс Финк обсуждать с ними условия публикации книги стихов Джима?

“Дорз” продолжали работать над новыми песнями, репетировали раза два в неделю и ждали возвращения Джима, Рей вспоминает: “Последнее, что я слышал о Джиме, это что он звонил Джону по телефону, чтобы спросить, как дела с "L. A. Woman". Джон сказал ему, что дела идут прекрасно, и Джим страшно обрадовался, сказал, что готов записывать новый альбом, как только вернется. Конечно, ему было чем заняться, у него появилось много новых идей, он работал над стихами и прочим. Все с большим оптимизмом отнеслись к будущему Джима - включая и самого Джима, и Пэм - как поэта, рок-звезды, романиста, сценариста и даже киноартиста”.

Тем временем до Джима стало постепенно доходить, что его творческий отпуск в Париже - не совсем то, чего он ждал. Но виноват он был в этом сам, поскольку продолжал сильно пить. Биограф “Дорз” Херве Мюллер вспоминает: “Он много пил... нельзя сказать, что я никогда не видел его трезвым, но обычно недолго”.

Джим не пропускал ни одного даже самого плохонького бара или кафе, которые работали круглосуточно. В одном из таких заведений, которое называлось "Astroquet" Джим познакомился с американским певцом Филом Трейнером, который впоследствии написал песню “Прекрасный Джим”. Интересен факт, что Фил Трейвер не сразу узнал Джима, и это противоречит утверждению Дэнни Шугермана, что: “Он (Джим) был также известен в Париже, как и в Лос Анжелесе, потому что он был Джимом Моррисоном, рок-звездой, солистом „Дорз"”.

Если бы это было так, то довольно трудно объяснить, почему американцы не сразу узнавали собутыльника. Херве Мюллер пишет: “Иногда его узнавали, иногда нет, и в том, и в другом случае ему было все равно”.

Нет ничего удивительного в том, что его страстное желание писать в Париже стихи заметно поутихло.

“Не думаю, чтобы он чем-нибудь занимался в Париже, -высказывал свое мнение Херве Мюллер. - При нем были его записные книжки, иногда он что-то туда вписывал, но я не видел, чтобы он работал”.

Ситуация напоминает классический замкнутый круг: из-за пьянства страдает поэзия, что погружает Джима в депрессию, от которой он пытается избавиться с помощью спиртного... и т.д. Совершенно очевидно, что он отдавал себе отчет в том, что скатывается вниз. Чтобы вырваться из этого кольца, Джим и Пэм совершают долгие путешествия: в апреле и мае они ездили по Франции, Испании и Марокко, а конец мая, последние 10 дней, провели на Корсике.

Несмотря на неоднократные попытки бросить пить, в творческом отношении этот период не был удачным для Джима. Организованный им в Париже показ фильмов “Праздник друзей” и "HWY", копии которых он привез с собой, успеха не имел. Как обычно, он вел переговоры о съемках новых фильмов, но дело дальше разговоров не продвинулось.

2 июля его в последний раз видели живым. Когда вечером в тот день он, Пэм и Алан Роней пошли вместе пообедать, Джим, как вспоминает Роней, был в подавленном состоянии. Роней посоветовал ему посмотреть фильм "Persued", в котором играл Роберт Митчум, поклонником которого был Джим. Очевидно, Джим решил посмотреть этот фильм. Он отвез Пэм домой и пошел в кино один. С этого момента факты заканчиваются и начинаются слухи. Рассказывает Рей: “...3 июля, 1971 года мне позвонил Билл Сиддонс и сказал, что Джим Моррисон умер. Я сказал, что не верю - я уже слишком много раз это слышал, Джим умирал уже раз шесть или семь. Но он сказал: „Да нет, похоже, что теперь уже по-настоящему". Тогда я ответил: „О'кей, раз ты менеджер, то оторви свою задницу от стула и слетай в Париж". А он сказал, что именно это он и собирается сделать”.

Итак, в понедельник пронесся слух, что Джим Моррисон умер во время уикенда. По неизвестным причинам первой всколыхнулась британская национальная пресса. Позвонили в лондонское отделение “Электра Рекордз”, чтобы узнать подробности. Там ничего не знали. Запросили парижское отделение. Во Франции никто и понятия не имел, что в городе находится Джим Моррисон. На телефонный запрос в американское посольство и полицейское отделение в Париже поступил ответ, что ни в одном морге нет американца по фамилии Моррисон.

Тем временем в компанию “Электра” позвонили еще из двух рок-еженедельников Великобритании. Ну, уж если рок-пресса с ее разветвленной агентурной сетью воспринимает это всерьез...

Когда телефонный звонок разбудил Билла Сиддонса и он понял, о чем идет речь, то буквально взвился: “Ну, хватит уже об этом!” В конце шестидесятых годов Моррисон регулярно умирал каждый уикенд. Это стало уже чем-то вроде привычно шутки в офисе “Дорз”. Каждый понедельник Билл приветствовал Джима примерно так: “Да ведь ты, кажется, умер”. А Джим ему отвечал: “Как, опять? А как на этот раз?” Тем не менее звонок через океан обязывал выяснить ситуацию. Поэтому Сиддонс набрал парижский номер Джима, не сомневаясь ни минуты, что сейчас он услышит голос Джима. Но к телефону подошла Пэм. Она сказала, что хорошо бы ему приехать прямо сейчас, но ничего не захотела объяснить. Пэм всегда недолюбливала Сиддонса, поэтому Билл следующим же рейсом вылетел в Париж, рассудив, что уж если она просит его приехать, значит, действительно что-то случилось.

Во вторник 6 июля Сиддонс, прибыв в Париж, сразу же отправился на квартиру Джима, где нашел Пэм, заколоченный гроб и свидетельство о смерти, в котором сообщалось, что Джим умер от сердечного приступа, осложненного удушьем. На следующий день гроб был захоронен на кладбище Рeгe Lachais. В четверг Сиддонс и Памела вернулись в Лос Анжелес, а в пятницу Билл сделал заявление для прессы, в котором излагались подробности уикенда, рассказанные Пэм.

По ее информации, Джим вернулся в квартиру рано утром в субботу (вероятно, после киносеанса), у него началось кровохарканье, и он сказал, что хочет принять ванну. Пэм ушла спать, а когда проснулась часов в пять, Джим все еще был в ванной. Пэм решила, что он уснул. Сначала она подумала, что он разыгрывает ее, но когда она попыталась его поднять, то поняла, что это не шутка. Тогда она позвонила в парижский центр пара-медитации. Приехала полиция и врач, который и констатировал смерть.

Заявление было сделано для того, чтобы пресечь слухи, которые всегда сопровождают подобные события. Но попытка оказалась безуспешной, основной причиной недоверия к этой информации было то, что официальная версия была представлена спустя шесть дней после предполагаемой смерти, а этого времени вполне достаточно, чтобы сочинить какую-нибудь историю. Явным несоответствием в рассказе Пэм было то, что она сообщала, что полиция прибыла в субботу в день смерти Джима. Это было 3 июля, но когда спустя 2 дня британское отделение компании “Электра” звонило в парижскую полицию, там ответили, что никто, кто бы соответствовал описанию Джима и с такой фамилией не умирал в этот уикенд. Не может не вызывать подозрения факт, что 48 часов спустя о смерти Джима никому не было известно, если полиция была подключена с самого начала. Конечно, можно попытаться объяснить это тем обстоятельством, что в Париже, как и везде, бюрократическая машина движется очень медленно.

Причина смерти также подвергалась сомнению. Общее мнение было таково, что самое последнее, отчего бы мог умереть Джим, так это от старости или от сердечного приступа. Упоминание о каких-то нарушениях дыхательных функций также ставит в тупик; правда, он дважды болел пневмониями (болезнь прошла без лечения), но это было два года назад, и все, кто видел его в Париже, заверяли, что Джим, если не считать запоев, чувствовал себя лучше, чем когда бы то ни было. Фил Трейнер заметил, что у Джима был кашель курильщика, но от этого страдают многие люди в гораздо худшей физической форме, чем Джим, но они же не умирают в ванне.

Тот факт, что не было произведено вскрытия, удивляет, принимая во внимание столь скоропостижную смерть. То, что имя врача, констатировавшего смерть, не было обнародовано, послужило еще одной причиной того, что многие отнеслись с недоверием к официальной версии. Не стоит и говорить, что поползли самые невероятные слухи. Одно из предположений звучит наиболее правдоподобно. Говорят, что Джим вместо кино, а, может быть, после просмотра фильма пошел в “Циркус”, парижский клуб, где он был завсегдатаем, этот клуб был к тому же центром героинистов, там он, пытаясь снять депрессию, принял чрезмерную дозу героина. В этой версии есть одно слабое место. Джим вряд ли стал бы колоться героином: у него был патологический страх перед шприцем. Хотя, если он нюхал наркотик или пил (а это возможно), то все это выглядит правдоподобно. Действие героина усугубляется наличием алкоголя в крови, двух порций наркотика в сочетании с алкоголем вполне достаточно, чтобы выключить нервные и дыхательные механизмы и вызвать легкую безболезненную смерть. Что касается ванны, то почему-то именно таким образом обычно пытаются привести себя в чувство после большой дозы героина, а вот почему - загадка, никаких медицинских оснований считать, что это помогает, нет.

Другой широко распространенной версией является то, что Пэм не была с Джимом во время уикенда, и только вернувшись в понедельник, обнаружила его мертвым, и то, что сообщение о смерти Джима поступило со значительным опозданием, делает эту версию наиболее вероятной.

То, что никто не видел, как именно умер Джим, позволило Херве Мюллеру прокомментировать этот факт так: “В том, как умер Джим, кроется какая-то тайна, но лишь одно можно сказать с уверенностью, это то, что он мертв”.

Это утверждение подводит нас ко второй, самой невероятной стороне Тайны Смерти Моррисона. Существует еще одна версия, по которой Джим Моррисон не умер, а просто ушел со сцены общественной жизни. Такая теория базируется на тех неопровержимых фактах, что никто из свидетелей не видел мертвого Джима, и неизвестно, где находился труп в течение всего уикенда, если Джим действительно умер в субботу, а это вызывает серьезные сомнения, поскольку труп нужно было где-то хранить в холоде, и если полиция действительно приезжала в тот день, как это утверждает Памела, то самым подходящим местом для этой цели был бы полицейский морг, но никаких записей об этом нет. Один писатель выдвинул гениальную идею, что Джим исчез, чтобы подождать, пока приговор в Майями потеряет силу, после чего он появится вновь. Когда вопрос о такой возможности задается музыкантам группы “Дорз”, они держатся единым фронтом и высказывают свое мнение очень осторожно. Вот что сказал Джон в интервью в 1977 году: “Через несколько месяцев после случившегося я встретил Пэм, и как только я заглянул ей в глаза, я ясно почувствовал, что Джим умер... а с другой стороны из всех знакомых мне людей он был единственный, кто мог бы выкинуть такую штуку; он мог бы махнуть на Греческие острова, не сказав никому ни слова”.

За исключением Памелы, разумеется. Ведь если был какой-то сценарий, то она должна была принять в нем участие. А поскольку и сама она умерла в 1974 году от смертельной дозы наркотика, так и не сказав ничего ни за, ни против этой версии, то такая возможность, пусть даже очень слабая, всегда остается. В одном из ее высказываний можно усмотреть намек на то, что Джим жив: “Душа Джима часто покидала тело, а когда он возвращался из странных городов, он рассказывал волшебные сказки”, и добавила: “На этот раз он просто не вернулся... вот и все”.

Конечно, Джима разыскивали и в окрестностях Сан Франциско, и на Греческих островах. Рассказывали, как однажды “Джим” неожиданно появился на пороге какой-то неизвестной западной радиостанции среди ночи и дал большое интервью, а потом исчез в темноте. Разумеется, никаких фотографий, записей или свидетелей не осталось, но, похоже, эта сказка имела отношение к “Комедии Призрака”, альбому, выпущенному в 1974 году студией “Кэпитол Рекордз”, в записи которого участвовали: ударник X, бас-гитары Y и W, клавишные - Z, вокал, гитара и фортепьяно - Призрак. На обложке была расплывчатая фотография, намекавшая, что это Джим после серьезной пластической операции. Конечно, первая песня могла даже скептиков заставить призадуматься, но те люди, которые утверждают, что это Джим, очевидно, не слушали дальше, потому что дальше голос звучит точно так же, как у любого среднего исполнителя хард-рока. Интересно, что никто из тех, кто имел отношение к этому диску, никогда и не утверждал, что это Джим, просто записали такой диск, а слушатели делали свои выводы.

Разумеется, единственной возможностью получить точный ответ было бы вскрыть могилу, как это было в случае с Ли Харвей Освальдом, и идентифицировать труп в соответствии с карточкой стоматолога. До тех пор, пока это сделано не будет, всегда найдется масса людей, утверждающих, что он где-то рядом с нами. Но принимая во внимание все свидетельства, факты и правдоподобные слухи, не приходится особенно сомневаться в том, что 7 июля 1971 года в Париже в гробу действительно находилось тело, и также мало сомнений вызывает тот факт, что это было тело Джеймса Дугласа Моррисона.

“Когда мы узнали о том, что случилось в Париже, - говорил Джон Денсмор в конце 1971 года, - мы были просто в шоке... Мы подумали только: „Что же теперь делать?"... мы были в растерянности, а потом, наконец, решили... продолжить заниматься музыкой. У нас троих было такое хорошее звучание, мы чувствовали, что не должны останавливаться. Джим был нашим другом, мы вместе жили, вместе писали музыку, но мы понимали, что у нас есть и своя собственная жизнь, что мы должны жить дальше. И когда мы это поняли, то стали думать, что нам делать дальше. Никто из нас не хотел уходить в другую группу, мы были вместе пять лет, мы сблизились и теперь решили все начать сначала”.

“Мы даже пытались найти другого певца, - вспоминает Рей, - но Джима никем нельзя было заменить. Мы вчетвером так долго были вместе и так были привязаны друг к другу, что нам бы понадобилось слишком много времени, чтобы приспособиться к другому человеку. Да и этому парню было бы слишком тяжело, ведь он всегда оставался бы только заменой Джима”.

Группа “Дорз” вернулась в студию и приступили к работе вместе с Брюсом Ботником. Большую часть вокальных партий исполнял Рей, название оставили прежним. В конце октября группа выпустила новый альбом. В основном он состоял из тех песен Джима, от которых он отказался, когда записывали последний альбом. Новый альбом назвали не без некоторого оттенка юмора "Other Voices" (Другие голоса). Нет сомнения в том, что будь это какая-нибудь другая группа, альбом бы был принят более снисходительно. Но это все еще были “Дорз”, и к ним относились с пристрастием. Наиболее точное объяснение ситуации дал “Роллинг Стоун”: “Они все еще „Дорз", но без той присущей им страсти и пронзительности, совершенно ясно, что Джим Моррисон был больше, чем солист”.

Да, это правда. И они сами в этом скоро убедились. Гастроли группы в Торонто и Оттаве собрали совсем немного зрителей, а выступления в Нью-Йорке, равно как и в Линкольне, Небраске и Филадельфии были приняты благосклонно только потому, что в репертуар были включены их старые песни.

Гастроли по Европе также прошли с весьма умеренным успехом. А выпущенный в 1972 году альбом был весьма слабым и получил плохие отзывы как критики, так и публики. Они даже попытались найти нового солиста, что было совсем уж нелогично, для чего отправились в Лондон.

“Мы просто хотели подзарядить аккумуляторы, - сознался Рей, - так же, как это сделал Джим, когда уехал в Париж. Но из этого ничего не вышло. Настало время закрывать Дорз”.

Потом были новые имена, новые идеи, новые альбомы. Но Рей оказался прав. Ни лучшие английские музыканты, приглашенные Робби и Джоном в начале 1973 года для создания новой группы “Бате Бэнд”, ни сольные пластинки Рея, ни альбомы, записанные Робби и Реем совместно с другими группами, не смогли вернуть им даже части того внимания, которое приковывала к себе бывшая Дорз. Даже два альбома, собранные из записей Дорз "Weird Scenes Inside the Goldmine" и "Best of Doors", выпущенные студией “Электра Ре-кордз” в 1972 и 1973 годах, имели успех скорее как память о Джиме Моррисоне. Вновь о группе заговорили в 1975 году, когда кинорежиссер Фрэнсис Форд Коппола решил использовать музыку Дорз в своей будущей киноэпопее о вьетнамской войне “Апокалипсис сегодня”. Но уже опыт Джима доказал еще раньше, что Дорз и кинематограф - недееспособное сочетание. По ряду причин так случилось и на этот раз.

И вот однажды Робби пришла в голову интересная мысль: “Я подумал о стихах Джима, которые он записал примерно лет пять назад. Я позвонил Джону Хаэну, он был тогда инженером звукозаписи, и спросил: „Что сталось с записями стихов Джима? У тебя не осталось каких-нибудь копий? А он ответил: “У меня есть кое-что получше”. У меня остались оригиналы. Может быть, вы подъедете и выберете что-нибудь, из чего можно будет что-то сделать?"”

Слух о том, что скоро легендарные стихи Джима Моррисона увидят свет, быстро распространился. Все ждали чего-то необыкновенного. Но сделать альбом было не таким легким делом, как показалось на первый взгляд.

“Этот альбом стихов Джима”, - говорил в своем интервью Джон, - “не был закончен, и нам. Рею, Робби и мне, пришлось его дорабатывать... Это будет нечто вроде биографии: его детство, юношеские годы, молодость, популярность. Все это записано на шестнадцати дорожках, и мы собираемся писать новую музыку к этим стихам, а еще мы хотим включить истории о том, как он делал свои фильмы, всякие случаи из жизни... Это действительно жизнь Джима”.

В этом же интервью был задан вопрос о перезахоронении тела Джима, поскольку во Франции нужно платить высокие налоги за могилы. “Я не очень много знаю об этом, - ответил Джон, - Рей, Робби и я действительно отправили некоторую сумму денег, чтобы о могиле Джима позаботились. Это была значительная сумма, и ее было вполне достаточно, чтобы все было, как надо, но тут кое-кто вмешался... Я не хочу говорить, кто именно, один из его близких родственников, или еще кто-то, но я больше ничего не знаю про могилу”.

Слухи, как выяснилось, не имели под собой никаких оснований, и нет никаких свидетельств того, что могилу Джима вскрывали. Альбом Джима Моррисона "An American Prayer" с музыкой Дорз вышел в ноябре 1978 года, работа над альбомом была непривычной. Техника записи отличалась от прежней. Ведь уже невозможно было изменить что-то в речитативе Джима и приходилось подлаживать музыкальные отрывки под стихи.

Рей считал, что “в поэзии Джима есть особое чувство ритма. Поэтому нам, музыкантам, было очень легко войти в этот ритм... Мы словно работали с живым человеком... это было жутковатое чувство... его присутствие было осязаемым”.

В преддверии выпуска альбома Рей, обращаясь к публике, сказал: “Я надеюсь, что те люди, которые захотят послушать альбом, поймут, что это уникальный опыт... это не такая пластинка, которую можно поставить на проигрыватель, пока вы возитесь на кухне или ремонтируете автомобиль. Вам нужно сесть и послушать. Он требует... он требует всего лишь сорока минут вашего времени, и если вы отдадите нам сорок минут вашего времени, мы уведем вас туда, где вы, возможно, никогда не были”.

Опасения Рея по поводу того, что альбом не будут покупать, не оправдались, он занял 54-е место в рейтинге в Америке; может быть, это и не очень высокий результат в свете их предыдущих успехов, но для альбома разговорного жанра - это случай беспрецедентный. Отзывы на эту работу почти все были очень благожелательными. Однако совершенно неожиданно Пол Ротшильд высказал такое мнение: “Этот альбом - изнасилование”. И дальше: “По-моему, то, что они сделали с "American Prayer" это все равно, что взять картину Пикассо, разрезать на сто маленьких кусочков и торговать ими в супермаркете. Это была первая распродажа Джима Моррисона”.

Возможно, такое высказывание Пола Ротшильда несколько преувеличено, но в нем есть доля правды. Ведь никто не знал, как бы поступил Джим с этим материалом.

Наряду с возросшим интересом к творчеству Джима Моррисона, пристальное внимание стала привлекать его биография. В 1980 году издательство “Уорнер Букс” выпустило книгу “Никто не уходит отсюда живым”. Авторами этой столь долгожданной биографии стали Джерри Хопкинс и Дэнни Шугерман. Последний взялся соединить и отредактировать черновики Хопкинса, при этом он не забыл описать в книге себя в качестве “помощника” Джима под псевдонимом Денни Сулливан. Американские читатели очень любят своих звезд, но уже после их смерти, поэтому нет ничего удивительного в том, что в 1982 году книга стала первым бестселлером и продержалась на этом уровне шесть недель. Высказывая свое мнение о книге, Джек Хольцман заметил, что она не представляла серьезного интереса, просто перебирала факты. “Она была слишком монументальна и тяготела к сенсационным сторонам характера Джима, о которых лучше было бы не упоминать совсем. Слухи вокруг смерти? Они были не только сильно надоевшими, но и маловразумительными. Что же касается самого Дэнни Шугермана, то он, как бы это потактичнее выразиться, не был настолько близким другом Джима, как это может показаться из книги... Я вообще сомневаюсь, есть ли такой человек, который так хорошо знал бы Джима”.

Общее мнение рок-прессы было примерно таким: “Ну, что ж, пусть будет хотя бы это, пока нет ничего более достоверного”. Читатели мало внимания обращали на критические замечания и продолжали активно раскупать книгу, что навело киноиндустрию Голливуда на мысль создать фильм о жизни Джима Моррисона, а Джон Травольта даже заявил, что будет играть в нем главную роль. При обсуждении кинематографической версии биографии Джима мнения неожиданно разделились на два лагеря, и каждая сторона отстаивала свое. С одной стороны, это была компания “Уорнер”, которая, естественно, собиралась использовать за основу книгу Хопкинса-Шугермана. Другой стороной выступила, как ни странно, семья Моррисонов, которая еще раньше не согласилась на публикацию всех стихотворений Джима. Муж сестры Джима Алан Грехем заявил, что “фильм должен отражать точку зрения семьи, потому что, хотя этого никто не знает, к концу жизни Джим стал гораздо терпимее и сблизился с семьей”. “„Уорнер Бразерз" предупреждены, - продолжил он, - что если они сделают этот фильм, то мы подадим на них в суд”. Для семьи, которую Джим избегал в течение почти всей своей взрослой жизни, такая забота выглядит неожиданной.

Потом прошли слухи, распространяемые также рок-прессой, о том, что известный режиссер Уильям Фридкин собирается снимать фильм о “Дорз” и Моррисоне; что сестра Джима заявила о своем намерении поставить мюзикл “Рок Сага - Жизнь Джима Моррисона”, что Джон Денсмор собирается писать книгу о “Дорз”. В 1983 году издательства США и Великобритании совместно выпустили “Иллюстрированную историю Дорз”. И “Дорз” действительно стала историей, а история “Дорз” превратилась в миф. Короткая трагическая жизнь Джима напоминает историю о жизни и воскрешении героев и богов. Подобно Орфею, он вечно молод. Подобно Адонису он умирает, чтобы вновь родиться. Смерть Адониса, жертва Мирты, случайная смерть Антиноя... Джим не смог бы жить, не разрушив тот миф, который создала публика.

“Со смертью Джима Моррисона группа канула в вечность”..., - писал Роберт Вайнштейн в “Нью-Йорк Гералд”.

В 1980 году Робби признал: “Когда был Джим, это было, так, словно впереди звучит Голос Бога, и все остальные, казалось, уходили в тень при звуках этого голоса”.

Как-то раз Джим бросил такую фразу: “Каждое поколение хочет иметь новые символы, новых людей, новые имена. Они хотят оторваться от своих предшественников”.

Интересно, МОЖЕТ ЛИ ОН ПРЕДПОЛОЖИТЬ, что более двух десятилетий спустя уже другое поколение будет с не меньшим пылом, чем их отцы - и столь же безуспешно! - пытаться разгадать непостижимую тайну Джима Моррисона? Поэта? Музыканта? Хулигана? Чародея? Бога?

“Я вижу себя ... огромной огненной кометой, летящей звездой. Все останавливаются, показывают пальцем и шепчут в изумлении: “Посмотрите на это!” А потом - фьюить, и меня уже нет... и больше они никогда не увидят ничего подобного... и никогда не смогут меня забыть – никогда”.

Джеймс Дуглас Моррисон