Джим Моррисон
СУХАЯ ВОДА
*
Бархатный покров религии
Блеск рукоятки ножа и монеты
Вселенная живых механизмов
или микроскоп механический
эмбрион железная кукла
Ночь — это стальная машина
скрежещет своими медленными грязными колесами
Мозг наполнен тиканьем часов, шумом дрелей
и воды по трубам
Рукоятка ножа, густая кровь
как монета и ткань
что они протирают, и кожа, к которой они любят
прикасаться
кладбище, могильный камень,
печальный камень и рунический камень
Песок и луна, соединяясь
в глубине Западной ночи
ждут бегства
одного из нашей банды
Веревка палача — это
серебряная наживка
давай же
твое тело висит
на крыле ворона
птица человека, душа поэта
Шшшшшшшшш
тихий шорох травы
голос доносится издалека
изнутри, ожидая своего рождения
в прохладной комнате, завиток зародыша
Безумная свободная веселая болтовня
детей в зале,
семьи друзей вокруг
стола, уставленного праздничными яствами
тихий виноватый женский смех
бар, мужской туалет
люди собираются, чтобы создавать
армии и находить своего врага
и сражаться
*
Связанные осторожным страхом
виноградной лозой, тощий кустарник
сухие раковые колодцы
Мы проснулись до рассвета, исчезли
в ущелье
Полуденный школьный двор наполнили крики
играющих, обеденное время подходило к концу
веревочки и мячи лупили по
грунтовой дорожке, женская страна
была светлая, вся распухшая до
крайнего неудобства, сдерживающая
Вырвался грохочущий звук пластинки
и оглушил землю. Музыка
приобрела новое звучание.
Бегом, бегом конец перемены
гимн прозвучал
плохие парни выигрывают.
*
Серебро задрожало во мраке
Я оставил ее
Деревья чахнут и клонятся вниз навсегда
Мраморная галерея и лесной бордюр
Падает на колени
Она умоляет короля-паука жениться на ней
Забирается в кровать
Он переворачивает ее
Там кожаный мешок
полный серебра
Оно льется, как вода
Она ушла
И взяла монеты, что я дал ей
Что до утопающего
хриплый шепот
взывает, на краю
ручей
Кровь Христова
Насилие в эпоху достатка
Есть один глухой свидетель
на берегу, на берегу моря
прислонившийся в красивых одеждах к
разрушенной стене
как Иисус. Красные мертвенные губы,
бледная плоть извлечена из
рваных одежд, темницы прошлого и
тайн, раскрытых в
известке обшарпанных стен
Когда, часто, ты не попадаешь под
сильный дождь, трех капель достаточно
Война закончена там
Я не врач и не святой
Христос или солдат
Теперь, друзья, не смотрите на меня
печально декламирующего, словно
непостижимый ребенок
я знаю по своему дыханию то, о чем
я говорю, и о том, что я увидел
стоит рассказать.
Пожалуйста, замрите!
Опасность близко.
Слова начинают свой путь
к сердцу разума
Тихий сигнал в пути
Стрела надежды, предвещающая дождь
Смертельный жезл, несущий боль
*
I
Я больше не войду
Я больше не войду
в водоворот
Ожесточенный пропитанный вином
жеребец ест семя,
все родовые муки - это ложь;
никакой норов не вспыхнет
в этих чреслах, чтобы исчезнуть
или соперничать с любой сильной
отсутствующей улыбкой.
Оставь всяческие камни в живых.
II
Теперь, когда ты ушла
совсем одна
исследовать пустыню
и оставила меня здесь одного
спокойствие города
где девушка в черном
садится в машину
и в оцепенении ищет
ключи;
Теперь, когда ты ушла
или заблудилась -
Я сижу и слушаю шум
машин и призываю
в эту сгоревшую и опустошенную
комнату какого-нибудь духа, нечто
смутно напоминающее время
Выключено-включено, включено и выключено,
как длинный болезненный
электрический сон.
Это состояние - смущенное
состояние. Там все
жаждут ее любви.
Они просочатся в ее жизнь
как теплые проводники
подсоединятся к ее душе
Со всех сторон и отольют
ее форму для меня.
Но я этого заслуживаю,
Величайший из каннибалов.
Некое утомленное будущее.
Дай мне уснуть.
Привыкнуть к этому недугу.
*